Угол падения - Наталья Андреева Страница 52

Я сдуру подумала, что Серебряков меня уволит, но он сделал вид, что меня тогда не заметил. Впрочем, ему это особо и не требовалось: делать вид. Он с сотрудниками даже здоровался только по великим праздникам, да и то случайно. Короче, все обошлось.

Вечеринка эта тридцатого была, а на следующий день, тридцать первого то есть, прилетает ко мне Лилька с глазами по пять копеек, старыми, разумеется. С ходу объявила, что Серебряков велел ей подыскать квартирку для их свиданий, что она теперь в фирме на особом положении и скоро всех приберет к рукам. Сидела у меня в комнатенке, размечталась, как будет свои порядки в магазине устанавливать, кого уволит, кого в должности повысит. Все кричала: «Я все помню, кто мне палки в колеса вставлял, кто считает, что я дура и проститутка. Все получат». Даже в лицах изображала, как будет народ увольнять. Мне противно было смотреть, так она разошлась, а под конец даже заявила, что Серебряков с нового года собирается вводить должность управляющего, так она, Лилия Мильт. о, намерена предложить свою кандидатуру. Представляете? Лилька в управляющих!

В общем, разошлась подруга. Это было шоу! Лилька была уверена, что после стольких неудач ей наконец по-настоящему повезло. Два месяца от нее никому покоя на фирме не было, народом даже чемоданное настроение овладело. И правда, кому охота работать в месте, где всем управляет вздорная девчонка, которая сама не знает толком, чего хочет. Хоть она мне и близкая подруга, но я тоже такое вряд ли согласилась бы терпеть.

К счастью для нас, уже весной все кончилось. Серебрякову немного времени понадобилось, чтобы ее; раскусить. Как только Лилька захотела в управляющие и выдала все свои бредовые идеи насчет реорганизации работы на фирме, шеф ее сразу бросил. Любви-то у него, понятно, никакой и не было, а терпеть убытки из-за минутной прихоти слишком для него было накладно. Лилька, конечно, боролась отчаянно. Чего только она на Серебрякове не пробовала! Причем я все эти гадости выслушивала, представляете?! Но потом начинала реветь, что шефа ничем не проймешь. В постели-то он ее использовал на полную катушку, только потом платил, как проститутке, а как на человека просто внимания не обращал. Потом заявил однажды, что на постельные услуги положенный тариф есть и таких девочек он может найти сколько угодно, а она, если будет доставать, пойдет искать другую работу. Причем Серебряков пригрозил, что даст ей такие рекомендации, что ни одна уважающая себя фирма на работу не возьмет. Они же там все друг друга знают, все повязаны, понимаете?

Для Лильки это, конечно, был удар! Квартиру ей Серебряков снять успел, но оплатил только за те два месяца, что они любовь крутили. Пришлось моей подруге пилить обратно к матери. А там вообще начался ад. Мамаша у Лильки строгих правил, после Серебрякова иначе как проституткой вообще не называла. Лилька все это с трудом терпела. Она вообще впала в жуткую депрессию, месяц бродила как тень, ничего не ела, похудела страшно. Впрочем, это ей даже шло, талия-то у Лильки давно поплыла. Я с ней пыталась поговорить, успокаивала, но бесполезно.

И вдруг по фирме прошел слух, что у Серебрякова новая любовница. Притом постоянная и на полном пансионе. Я подумала, что Лилька от злости теперь на людей будет кидаться или этого самого Серебрякова задушит голыми руками, но она повела себя очень странно: успокоилась, повеселела, стала почти такой, как раньше. А про Серебрякова говорила странно, что, мол, недолго ему осталось.

Аня устала от такой длинной речи и потянулась за чайником.

Алексей Леонидов, боясь поверить в то, что дело начинает наконец проясняться, осторожненько спросил:

— Еще раз вспомните, пожалуйста, Аня, что ваша подруга говорила про Серебрякова?

— Да что-то вроде: «Пусть нагуляется напоследок, кобель, недолго ему осталось», и еще эту странную фразу: «Мне отмщение, и аз воздам».

— Так, еще одна несостоявшаяся Анна Каренина, — вздохнул Леонидов.

— Но Лилька никогда «Анну Каренину» не читала, она не любила литературу, тем более классику. Это ей явно кто-то сказал, потому что Лилька буквально зациклилась на этой фразе. Знаете, как это у нее бывало?

Лилия Мильто действительно зациклилась. Даже в самую темную душу забредает иногда любовь. Лилия всегда относилась к мужчинам как к средству для исполнения самых заветных своих желаний. Желания у Лили, конечно, были самые примитивные, из тех, что составляют предмет зависти отброшенных за черту бедности и не евших досыта людей. Им почему-то кажется, что долгожданное счастье состоит в дорогущей норковой шубе, которую ни за что не сможет купить сосед, в экзотической еде вроде ананасов, привычной скорее для папуасов, чем для жителей сурового северного климата, в ежегодных вояжах на престижный курорт, где умирают со скуки толпы пресыщенных бездельников.

Серебряков казался весьма подходящим средством: владелец большой фирмы, хорошей машины, приличных денег и нелюбимой жены. В мыслях Лиля уже представляла, как Сашенька объявляет о своей безграничной любви, о разводе и, наконец (о, счастливый финал!), они едут венчаться на белом лимузине, и новоиспеченная мадам Серебрякова вступает во владение империей. Лиля страстно хотела перво-наперво купить себе блестящую красную машину. Непременно красную, чтобы все видели, что это едет она, Лилия Мильто, добившаяся в жизни ошеломляющего успеха. Потом, конечно, самые дорогие меха и непременно бриллианты. Бриллианты, бриллианты, бриллианты! Счастливые грезы бедных женщин. Да, Лиля мечтала блистать на светских тусовках и приемах, покупать дорогие экзотические наряды и однажды, разомлев в постели от выпитого шампанского и обильных ласк, выдала все это ничего не подозревавшему Серебрякову.

Тот выслушал молча. Подбадриваемая ничего не значащими «ну-ну», Лиля дошла до того, что осмелилась развить свою мысль дальше и выложить грандиозные планы по увольнению неугодных ей сотрудников. Бесстрастное лицо Серебрякова не дрогнуло даже в самый важный момент ее фантастических грез, когда Лиля вообразила, как прекрасно она будет смотреться в торговом зале в должности управляющего. Но после этой лебединой песни шеф недвусмысленно дал понять, что между ними все кончено. Так же молча встал, оделся и ушел, бросив на прощание: «Девушка, я знал, что вы дура, но что такая…»

Лилю, конечно, бросали не в первый раз. Обычно она переживала неделю, ну, максимум две в особо тяжелых случаях. Еще неделю она бегала потом по подругам, поливая грязью подло бросившего ее мужика, затем переключалась на другой объект. Но так обидно ее еще не бросали никогда. Обычно клиент поначалу просто начинал увиливать, потом избегать и обидных слов не говорил. Серебряков же сразу как отрезал.

Она кинулась изливать горе своим подругам. Больше всех досталось, конечно, Ане Гладышевой. Выплескивая день за днем отрицательные эмоции, Лиля надеялась, что скоро появится новый подходящий объект и все забудется. Объект появился, но боль, против ожидания, не прошла. Впервые у нее не было азарта, захват вражеских позиций велся без энтузиазма, и, как ни странно, впервые же довольно успешно. Лиля не переставала постоянно думать о Серебрякове. Ей становилось все обиднее и обиднее. Она начинала вспоминать о том, что Саша хвоста перед ней никогда не распушал, ерунды не болтал, рассказами о работе не изводил. Никогда не торговался, если вещь ему действительно нравилась, не раздражался по пустякам. Безразличие бедная девушка начала принимать за порядочность. Серебряков постепенно приобретал и другие «не», обрастая ими, как грязный остов затонувшего корабля красивыми ракушками, и становился в воспоминаниях Лили все благороднее и благороднее. Лиля не переставала о нем постоянно думать.