Атаманский клад - Юрий Милютин Страница 51

Но сейчас блеск золота, драгоценных камней в купе с живописной эмалью завораживал взор неописуемой красотой и благородством. Коца снял перчатку, провел кончиками пальцев по лицу, не замечая, как ухмыльнулся довольно пастух, точно поросенок, зарывшийся в крутое месиво. Валютчик вспоминал отрывок из лермонтовской поэмы “Бородино”, в которой поэт еще в те эпохи бросил с презрением в народ: “Богатыри! Не вы!”. В голове вертелось непристойное сравнение, хотя очень хотелось верить утверждению, что все люди равны. Коца, наклонившись, сдвинул звезду чуть в сторону, ощутив тяжесть благородного металла. В глаза ударил фейерверк разноцветных искр, как бы зависших над синеватым пламенем. Валютчик, подавив желание поднести руку к лицу, сузил по кошачьи зрачки, уменьшая поток сияния. Орден концами опирался на огромный то ли сапфир, то ли еще какой камень, прикрепленный захватами ввиде древнего дворянского герба к массивной золотой цепочке. Может быть, из группы голубых халцедонов, не настоящий, потому что драгоценных камней таких размеров, наверное, не существовало в природе. На вскидку тридцать каратов не меньше. И все это богатство покоилось на куске грязной тряпки, оторванной от рабочего халата. Коцу снова едва не накрыло бешенство от мысли, что узрел наяву отношение к великим предкам, к своей истории.

— Видал, какие цацки привелось откопать на своем базу? — сообщил мужик с боязливой радостью. — А ты тогда мне не поверил.

— Сколько ты хочешь за все, — осведомился валютчик, опять по глупому.

И сразу прозвучал не менее тупой ответ:

— А нисколько, я показать принес. Да еще прицениться.

— Прицениться, говоришь? — скрипнул зубами Коца, едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть, что эти сокровища бесценны, и что пастух не имеет права к ним прикасаться, не то, чтобы за них торговаться. И осекся, соображая, что давно страдает какой-то необъяснимой раздвоенностью. Хочется с одной стороны справедливости во всем, с другой не прочь и сам нажиться за счет вот таких деревенских хамов. Наверное, такова истинная русская душа, полуевропейская, полуазиатская. — Я тебе скажу, сколько стоит каждая из вещей, но если вздумаешь обратиться с ними к другим менялам, тебя просто замочат.

— Я и не собираюсь бегать по базару, я потому и подошел к тебе первому, — сбавил мужик радостно-озлобленный напор. Два этих чувства тоже, скорее всего, являлись неотъемлемой частью раздвоенной русской души. — Если договоримся, значит, по рукам, а не получится, отвезу обратно.

— С этого надо было и начинать, а то ниско-олько, прицени-иться принес, — передразнил валютчик.

— Ты тоже хвост не дюже поднимай, тебе оказали доверие — давай оправдывай.

— Не сомневайся.

Коца успел взять себя в руки, вспомнив, что мужиком любой жест или мимика на лице берутся на крепкую заметку. Из них у него вырастает постепенно оценка согласия или не согласия. Меняла подсчитал в уме, машинально перекинув сумку на грудь, сколько денег захватил с собой. Сумма была приличной, но по сравнению с богатством, лежащим на лоскуте, оглашать ее решился бы человек совсем без совести. В то же время, цацки мужику достались задарма, тогда о каком стеснении может идти речь. Он вытащил несколько пачек достоинством по десять рублей, шлепнул ими со смачным звуком по крышке стула. Бросил сверху пачку из пятидесяти рублевых листов, которые выглядели и на вид, и по цифрам по бокам, посолиднее, добавил неторопливо еще пару синеватых же пачек. Внутри сумки оставались и зеленые, из десяти рублевых купюр, и синие плотные квадраты, и желтоватые из сотенных. Он еще у любовницы решил пойти ва банк, предупредив, что в квартире спрятана заначка, которую оставляет ей с дочерью, если с ним что-нибудь случится. Женщина лишь кивнула головой, деньги для нее не являлись в жизни главным стимулом.

— Это за все, что-ли? — мужик притворно-удивленно развел руками. — Не-е, мы так не договаривались, вылупляйся по полной, а то пачки покрупнее прячешь, а мне подкидываешь крохи.

Коца сглотнул обильную слюну, все начиналось как в первое знакомство, с разницей лишь в том, что пастух в этот приезд не поскупился на раскопанное богатство. А может, и сейчас он приволок только то, что лежало на виду казачьего клада, набитого сокровищами доверху. Надо прощупать его со всех сторон, но это предстоит сделать осторожно, чтобы не возникло и доли подозрений. Коца, небрежно махнув ладонью, указал на звезду со знаком, на цепочку с двумя медалями и небольшую россыпь золотых монет.

— Пока лишь за это, ты в тот раз за перстень мне настоящий концерт устроил, до сих пор забыть не могу, — он с напускным равнодушием разделил на две кучки груду редкого металла, понимая, что приравнял раритеты, лежащие на стуле, к ведру привялой картошки. — За звезду с монетами, помнится, ты спорил не здорово.

— Как это не здорово! — не согласился мужик. — Я с тобой воевал за все, а цепочки тогда не было.

— Посмотри, сколько здесь пачек рублей, и прикинь, чего на них можно купить. Колбасы, конфет, сахара, да хоть торт дорогой, с кремлем и со звездами. Кто продаст тебе за твои погремушки хоть что-нибудь? Скажут, ты что, старый, совсем из ума выжил? Товар у нас продается только на деньги.

— Тут ты правду говоришь, в деревне они никому не нужны, детям разве что, под игрушки, и то пораниться могут, — признался мужик, не сводя с валютчика лихорадочного взгляда. — Но ты-то, гляжу, не дурак, что собираешься прибрать их к рукам? Значит, у вас цену они имеют?

— Если побегать с ними до волдырей на заднице. Ты что думаешь, что люди в городе святым духом научились питаться? Им тоже охота пожрать послаще, а на блескучих твоих железках зубы быстро обломаешь.

— Не бреши, когда по телевизеру подобные украшения показывают, аж взахлеб расхваливают.

— Те музейные, а эти из земли, разницу чувствуешь? — валютчик волтузился с мужиком как с маленьким ребенком. — Сам сказал, что они в деревне ни к чему.

— То в деревне, а это город, тут любая палка в дело идет. Очисточки, когда картошку шелушат, аж светятся. Короче, докладывай, и кандибобер с концом.

— Сколько ты хочешь, чтобы я доложил?

— Еще столько, — прикинул хитрый пастух, прищурившись.

— Не-е, я не согласный, — вошел и валютчик в роль, нагибаясь за пачками денег. — Мне самому такие бабки здесь нужны, увози свой товар,

— Дело не хитрое, увезу, — сунулся и мужик к лоскуту материи. — Я вот что-то первого из ваших не вижу, которому продал значок с портретом. Мы бы с ним быстро договорились.

— Твоего первого убили, — решился признаться Коца, понимая, что задача номер один у него задержать мужика любыми путями и выкупить все до золотинки. Вряд ли еще в будущем предвидится нежданного подарка от судьбы.

— Убили!? — насторожился пастух, отдернул руки от узелка. — За что его так?

— За такие вот цацки, — скривился валютчик, нагоняя на клиента еще большего страху. — Не хрена было хвалиться кому попало, вот за язык и поплатился.

Мужик помолчал, потоптался на месте, не решаясь на дальнейшие действия, Он тоже осознавал, что раскрылся перед покупателем с пистолетом за поясом на распашку. Валютчик теперь может отправить его на тот свет за просто так, как спровадили того парнишку. В прошлый раз никакая машина выхлопной трубой не трещала, а прозвучал выстрел из настоящего пистолета. Пастух громко сморкнулся в рукав брезентового плаща, подумал, что война сейчас кругом, а не только в Чечне. А виноватый он, стрелочник.