Делу конец - сроку начало - Евгений Сухов Страница 51

— Ну, знаешь ли, не нам решать. Там и без нас люди имеются, разберутся. А мы свое дело сделали, задержали его, препроводили куда следует. У тебя есть еще что-нибудь ко мне?

— Товарищ полковник, Кориков с Куликовым были большие друзья, знали друг друга с детства. И его убийство — это скорее всего предупреждение самому Куликову, а значит, он жив.

Полковник явно торопился. Даже не дослушав майора, он быстро затопал дальше. Не иначе как в двухкомнатной квартире его ожидала уже расправленная постель, где он надумал учинить дознание.

— Опять ты воду мутишь. Повторяю: чтобы возобновить дело, нужны веские основания. Оно закрыто! Ну какой у тебя серьезный мотив, ты можешь мне его предоставить?

— Пока нет.

— Ну вот как будет, тогда и поговорим.

Полковник распахнул дверь и торопливо зашагал к служебной машине, где в ожидании начальства томился молоденький сержант, тоскливо положив русую голову на черный руль.

Подождав, пока машина полковника, сердито резанув сиреной, затеряется в потоке транспорта, Шевцов направился к своей старенькой «Волге».

Через полчаса он подкатил к воротам загородного кладбища. Место было пустынное, если не считать небольшой часовенки у самого входа.

У скромного двухэтажного строения, неряшливо побеленного, сидело четверо мужичков. Наверняка кладбищенские рабочие. Они неторопливо курили и, кисло улыбаясь, рассказывали друг другу похабные байки. Глядя на этих мрачноватых и безликих могильщиков, невольно чувствуешь смятение, замешенное на суеверном страхе: для них ежедневная смерть такая же обыкновенная работа, как для булочника выпечка хлеба.

Вокруг кладбища деньги крутятся немалые, но Шевцова всегда удивлял омерзительно неряшливый облик служителей смерти: в глиноземе, с перемазанными лицами, они напоминали обычных бомжей, проживших половину своей жизни на городских свалках. А церквушка, стоявшая недалеко от входа с небольшим флигельком, больше походила на богадельню, и всякого, кто видел эту картину, подмывало достать припрятанный рубль и с жалостливой физиономией бросить к ногам рабочих.

Единственное, что удерживало от щедрого жеста, так это глаза могильщиков — холодные и очень спокойные, каких не бывает даже у самых заносчивых бродяг. На каждого посетителя кладбища они смотрели как на потенциального покойника, при этом профессионально рыскали взглядом по фигуре, будто уже намеревались брать мерку для будущей ямы.

— Послушайте, ребята, где здесь могила Стася Куликова? — подошел Шевцов ближе.

— Кулика, что ли? — спросил один из них, высохший и черный, как астраханская вобла, так и бросался в глаза мартовский загар.

— Его самого, — ответил Шевцов. — Вместе когда-то парились под Воркутой, хотел могилке его поклониться.

— А-а, — изобразил на лице нечто похожее на сочувствие загорелый и уже бодро, явно принимая Вадима за своего, заговорил: — Пойдешь прямо по этой аллее метров пятьдесят, а там, у бетонного столба, повернешь направо и держись левой стороны. Могила у самой тропы, там увидишь.

— Спасибо, братцы, — с чувством отозвался Шевцов и, не дожидаясь ответного слова, затопал по тропе.

Кладбище было убогим, и такая знаменитость, как Стась Куликов, упокоенная в местном красноземе, значительно поднимала его статус. Таким личностям, как Кулик, пристало быть захороненным не где-то на окраине Москвы, а на Ваганьковском кладбище, вблизи собора, в окружении прочих почивших знаменитостей, а он лежал среди рядовых граждан, ничем особым не проявивших себя при жизни.

Могилу Стася Куликова майор Шевцов увидел сразу. Точнее, каким-то шестым чувством он выделил ее еще издалека среди множества однотипных, густо натыканных крестов. А когда подошел поближе, даже не удивился своему предвидению.

Как ни странно, все очень простенько, без затей. Обыкновенно. Грустный глинистый холмик с дешевеньким, небрежно сваренным крестом, грубоватая пайка выпирала некрасивыми узлами. Если бы не знать, что на глубине двух метров покоится человек, бывший при жизни теневым префектом Юго-Западного округа, чьи возможности распространялись куда шире, чем у его официального коллеги, то можно было бы подумать, что это могила самого заурядного человека, самое большое геройство которого заключалось в том, чтобы не поздороваться со сварливой соседкой на лестничной площадке.

Обычно таких авторитетов, как Стась Куликов, хоронят с большой помпой. На площади перед кладбищем бывает тесно от дорогущих автомобилей, народ на могилу приходит сентиментальный, чувствительный. И никто из присутствующих не осудит, если иной и поморщится плаксиво. Речи на могиле, как правило, всегда короткие, но очень емкие и больше напоминают клятвы, чем слова прощания. Памятники на могилах высокие и капитальные, какие не часто встретишь даже у политических вождей. Иначе нельзя, братва не поймет. Никакая религия не обходится без святых мест, а уголовная и подавно. Ведь должна же куда-то приходить подрастающая молодежь, чтобы совершить обряд причащения и дать клятву на верность братству.

Теперь у Вадима Шевцова не оставалось никаких сомнений по поводу воскрешения Стася Куликова. Не тот он человек, чтобы вот так бездарно сложить буйную головушку и быть упрятанным в сырой осиновый гроб. На кресте даты рождения и кончины. Фотография отсутствовала, что само по себе было очень знаменательно.

Постояв еще немного, майор затопал в обратную сторону. У самого входа ему повстречался все тот же высохший мужичок с несмываемым загаром на впалых щеках.

— Ну как, навестил кореша? — На лице дежурное участие. В умных, слегка прищуренных глазах трудно скрываемый интерес. О нежданном госте он хотел бы узнать побольше.

— Главное наше с ним свидание впереди, — очень серьезно ответил майор Шевцов.

— Это верно, — легко согласился могильщик. — Все мы под богом ходим, кому знать, если не мне. — Ответ майора он принял за глубокую мысль.

По его озадаченному лицу было заметно, что он хотел спросить что-то еще. Но в той среде, где он находился, задавать вопросы было не принято.

Махнув на прощание рукой, Шевцов вышел за ворота кладбища.