Криппен - Джон Бойн Страница 51

— Послушай, Том, — сказал Эдмунд, положив на стол нож и вилку, — его рассердило, что вообще приходится вести этот разговор. — Бесполезно говорить об этом со мной. Если тебя интересует Виктория, советую тебе…

— Меня не интересуют твои советы, — сказал мальчик, взяв в руку нож для масла и подавшись вперед. Кончик ножа очутился в нескольких дюймах от сердца Эдмунда, и тот нервно покосился на лезвие. — Ты ничего не знаешь обо мне, — продолжал Том. — Не знаешь, на что я способен. Там, где я вырос, приходилось бороться за жизнь. Если мой дядя важно расхаживает, будто король Франции, это еще не значит, что я — дофин. Я всегда получаю то, чего хочу, и могу сказать тебе, говнюк, что заполучу Викторию или уничтожу тебя, ты меня понял? Не становись на пути у Дюмарке. Я потомственный воин. Мой отец погиб в Бурской войне. Мои предки сотни лет занимались разбоем. Один промышлял на большой дороге. Другой служил у Робеспьера во время Французской революции, так что я немного в курсе, как рубить бошки аристократам. У нас в роду не было ни единого труса.

Эдмунд в ужасе на него уставился. Возможно, ему было не больше пятнадцати, но в темных глазах сквозило такое неистовство, что Эдмунд поверил каждому его слову. Нож был по-прежнему направлен на него и оставался совершенно неподвижен: в поведении Тома не чувствовалось никакой нервозности. Эдмунд подумал, что юнцу ничего не стоило на месте его заколоть. Том медленно повернул нож к себе, и Эдмунд увидел, как мальчик провел лезвием по внутренней стороне собственной ладони: там появилась тонкая кровавая черточка, но Том при этом даже не поморщился и ничем не выдал своей боли.

— Что-то у меня аппетит пропал, — сказал Эдмунд, встав и отодвинув тарелку. Он расстроился и испугался — к таким волнениям он не привык. — Я… мне нужно…

— Попомни мои слова, Робинсон, — сказал Том, снова повернув нож, и ровно разрезал яичницу у себя в тарелке. Желток брызнул вбок, словно вспороли артерию, и юноша обмакнул кусок ветчины в белок, а затем съел его. — Я сказал, дважды я не предупреждаю, — добавил он. — Считай, тебе еще повезло, что я тебя вообще предупредил.

Побледнев, Эдмунд развернулся и быстро пошел из обеденного зала. Ноги немного подкашивались, сосало под ложечкой. Ему хотелось одного — поскорее вернуться в каюту. На глаза наворачивались слезы. Он ненавидел насилие и угрозы — в памяти всплыло слишком много неприятных эпизодов. Эту историю с Викторией Дрейк он до сих пор воспринимал как шутку. Но после язвительных слов Тома Дюмарке она становилась намного серьезнее. Он протянул вперед руку, даже не успев еще дойти до двери: хотелось поскорее отворить ее и подышать воздухом. «Как же мне притворяться, — спросил он себя, — если я вовсе не мужчина и никогда не смогу им стать?»

Снаружи он набрал в легкие свежего морского воздуха, словно утопающий, который вдруг вынырнул на поверхность. Перед глазами плыли круги, и Эдмунд надеялся, что сможет добраться до каюты, не упав по дороге в обморок. Он никогда в жизни не испытывал такой злости, смешанной со страхом. На палубе споткнулся о длинный канат — и упал в хорошо знакомые объятия, негромко при этом вскрикнув.

— Эдмунд, — сказал мистер Джон Робинсон, уставившись на него. — Что случилось?

— Хоу… — начал тот, но мгновенно осознал свою оплошность. — Отец, — быстро поправил себя он, переведя взгляд с мистера Робинсона на Марту Хейз и обратно и отчаянно пытаясь взять себя в руки. — Извини, мне чуть-чуть нездоровится. Я подумал — может, еще немного поспать?

— А ты не голоден?

— Нет! — отрезал он. — Нет, я уже поел.

— Хорошо. Как тебе угодно, — сказал мистер Робинсон растерянно и озабоченно. — Спуститься с тобой?

— Нет, все нормально, просто мне нужен покой.

— Может, принести воды, Эдмунд? — спросила Марта, заметив, что мальчик бледнее обычного, а на лбу у него выступил пот. — Это нисколько меня не затруднит.

— Право же, все хорошо, — твердо повторил он. — Просто мне нужно отдохнуть — вот и все. Увидимся позже.

Он пронесся мимо них и скрылся на трапе. Джон Робинсон нахмурился и подумал: не пойти ли все-таки за ним?

— Он поправится, — сказала Марта, прочитав его мысли. — Пусть поспит.

— Конечно, — ответил мистер Робинсон, признав разумность довода. — Тогда пойдемте завтракать?

— Только погодите пару минут, — сказала она, взяв его под руку. — Я очень люблю это время суток, а вы? Давайте просто посидим пару минут. В любом случае внутри, похоже, куча народу.

Мистер Робинсон был не очень голоден и согласился: они прилегли в шезлонгах и стали наблюдать за тем, как морские птицы камнем устремлялись к воде и снова взмывали ввысь со своей добычей. Мистер Робинсон еще не достиг того состояния, когда мог бы наслаждаться плаванием, но Марта Хейз дорожила каждым его мгновением.

— Я и представить себе не могла, что когда-нибудь пересеку Атлантику, — сказала она, глядя на океан с такой радостью и волнением во взоре, что мистер Робинсон невольно улыбнулся. — У меня были совсем иные виды на будущее. В Антверпене мне жилось очень плохо. А сегодня утром я проснулась в таком… приподнятом настроении. Началась новая жизнь. Я давно уже не была так счастлива, как сейчас, сидя здесь.

— Я родился в Америке, — произнес мистер Робинсон, который все же предпочел бы уйти в каюту. — И с радостью возвращаюсь на родину.

— Правда? Но у вас почти не слышно акцента.

— Просто я много лет прожил в Лондоне. Видимо, похоронил свой акцент где-то там. В первый раз поездка не очень мне понравилась, да и теперь я от нее не в восторге.

— Значит, вы останетесь в Канаде? И больше никогда не вернетесь обратно?

— В Канаде или в Соединенных Штатах. Да, я никогда не вернусь в Европу или Англию. Ненавижу Англию. Ненавижу ее народ. Я не нашел там ничего, кроме… горя.

Марта нахмурилась: он говорил со злостью, и его манера слегка ее встревожила.

— Знаете, что сегодня могло бы произойти? — сказала она, желая сменить тему.

— Могло бы произойти? — переспросил он, удивившись сослагательному наклонению.

— Сегодня я могла бы выйти замуж, — ответила она, вздохнув.

Мистер Робинсон промолчал. Он догадывался, что Марта Хейз многое до сих пор скрывала, но не хотел задавать ей никаких личных вопросов, пока она не будет готова сама на них ответить.

— Я рассказывала вам о своем друге мистере Брильте? — спросила она. Он кивнул, припоминая пару беглых замечаний. — Мы с мистером Брильтом познакомились примерно полтора года назад. Он работал учителем в Антверпене — очень интеллигентный мужчина. Меня поразили его знания по истории и литературе. О чем он только не рассказывал мне, с какими только книгами не знакомил! Ах, мистер Робинсон, по-моему, этот человек прочитал все, что было когда-либо написано. От римских историков до средневековых поэтов, от драматургов Возрождения до новейших романистов. Даже европейские романы в оригинале. Понимаете, он умел говорить на шести языках. Выдающийся человек. И я готова признать, что он обогатил мой кругозор массой различных возможностей. Конечно, его нельзя назвать писаным красавцем, но в нем было что-то другое. Магическое. Настолько интеллигентное, что этим трудно не восхищаться.