Тайна осенней звезды - Карина Тихонова Страница 50

– Куда мы идем? – не выдержала я и остановилась.

Маленькие глазки Джокера сверкнули в полутьме. Он стоял на две ступени выше, его лысая макушка находилась на одном уровне с моей. Наверное, этот факт придавал ему уверенности в себе.

– Боитесь? – спросил он злорадно.

– Я?!

Я гордо фыркнула, развернулась и продолжила спуск.

Помню, как-то раз мне попалась на глаза рекламная аннотация нового заграничного фильма. Текст гласил: «Это фильм о мужчине, который опускался все ниже и ниже, пока не достиг самого дна».

Реклама меня заинтриговала, и я потопала в кинотеатр. А там уже выяснилось, что меня разыграли кинолохотронщики. Фильм рассказывал о трудовых буднях водолазов, и оказался на редкость занудным!

А почему я о нем вспомнила? Потому что я, как тот водолаз, опускалась все ниже и ниже. И в конце концов, достигла дна.

Лестница кончилась. Я стояла перед закрытой дверью, похожей на водонепроницаемую переборку подводной лодки. Я невольно присвистнула, разглядывая тяжелую груду металла.

– Ничего себе! – сказала я. – Вы, что, храните там свой золотой запас?

Джокер не ответил. Прохромал к двери, достал из кармана странный ключ, похожий на отмычку. Покосился на меня и загородился собственной спиной. Я отвернулась.

– Ася тоже здесь снимала? – спросила я, не оборачиваясь.

– Снимала, – ответил Джокер неприязненно.

Распахнул тяжеленную дверь, посторонился и пригласил:

– Входите!

– Нет уж! – ответила я твердо. – Только после вас!

Нервы. Это просто нервы. Но почему-то мне кажется, что как только я переступлю порог, карлик захлопнет за мной дверь и повернет в замке ключ.

– Боитесь? – снова спросил Джокер. На этот раз я не стала лукавить.

– Боюсь. Жуткое место. Не студия, а копи царя Соломона.

Джокер тихонько хихикнул. Вошел в темную комнату и пошарил справа от себя.

Студия озарилась неярким светом настенных бра.

Я перешагнула высокий порог. Обвела взглядом просторное помещение, и негромко произнесла:

– Вот это да!

Студия была оформлена хорошим декоратором. Всю стену напротив входа занимали огромные органные трубы, уходящие под самый потолок. Теперь я поняла, почему лестница уводила так глубоко под землю. Высокий потолок в студии должен создавать хорошую акустику. Наверное, в этом зале можно записывать даже оркестровую музыку.

– Нравится?

Я вздрогнула. Совсем забыла о своем маленьком провожатом. Я повернулась к нему, кивнула и признала:

– Очень здорово. Даже не ожидала.

Джокер заковылял к стеклянной перегородке, за которой находился пульт. Включил дополнительные светильники, спросил:

– Технику снимать будете?

Я покосилась на маленький закуток звукорежиссера. Пульт как пульт. Ничего интересного. То есть не сомневаюсь, что техника у Дердекена на уровне, но моим домохозяйкам она вряд ли интересна. Зато зал обалденный!

– Зал эффектней, – ответила я, доставая фотоаппарат. – Можно я здесь поснимаю?

– Если Иван Леонидович разрешил, значит, можно, – ответил Джокер.

– Он разрешил! – напомнила я. – Он сказал, что я могу снимать где угодно!

Карлик пожал плечами.

– Вот и снимайте! Разве я мешаю?

Я отошла к порогу. Села на высокую ступеньку и прицелилась объективом в органные трубы.

– Прямо, Большой зал Консерватории, – сказала я, делая снимок.

– Лучше, – равнодушно заметил Джокер. – У них орган на грани вымирания. А у нас новенький.

– Ну, качество инструмента не всегда определяется его новизной… Возьмите, к примеру, скрипки Страдивари.

– У нас не скрипка, – пренебрежительно откликнулся Джокер. – У нас – орган.

– Настоящий? – спросила я и сменила ракурс.

Джокер обиделся.

– Конечно!

– Круто.

Я нащелкала десять кадров и обнаружила, что пленка кончилась.

– Пленка кончилась, – сказала я своему гиду.

– Ничем не могу помочь.

– Да я и не прошу!

Я еще раз обвела взглядом огромную студию и завистливо вздохнула. Что-то мне подсказывает, что господин Дердекен не только займет место покойного магната Терехина, но и перещеголяет его по всем статьям.

– Красиво, – повторила я. Повернулась и пошла к выходу. Джокер затрусил за мной.

– Хотите посмотреть что-то еще? – спрашивал он на ходу. – Может, желаете пообедать? У нас прекрасная столовая! Иван Леонидович велел проявить гостеприимство!

Если бы меня пригласил Иван, я бы и раздумывать не стала. Но боюсь, что обед в компании маленького желчного Джокера, застрянет у меня поперек горла.

– Нет, спасибо, – ответила я вежливо. – Мне нужно возвращаться назад, в редакцию.

– Очень жаль, – откликнулся карлик.

Я остановилась на ступеньке и посмотрела вниз.

– Зачем вы врете? – спросила я. – «Жаль»… Вы же меня видеть не можете!

– Я не вру, – ответил карлик и поднял голову. Рассеянный свет упал на его лицо, высветил маленькие блестящие глазки. И в них сейчас не было привычного ехидного выражения.

– Я никогда не вру, – повторил Джокер.

– Так-таки и никогда? – насмешливо переспросила я.

– Никогда!

– Да вы просто святой!

– Нет, – отказался Джокер. – Я не святой. Я шут. А шуты имеют только одну привилегию и только одну обязанность: всегда говорить правду. Вот я вам и говорю: очень жаль, милая девушка, что вы зачастили в наши края.

Наши глаза столкнулись.

– Вы мне угрожаете? – спросила я, стараясь говорить спокойно.

Джокер усмехнулся и отвел взгляд.

– «Я слеп, но освещаю тьму», – ответил он словами шута из пьесы Кальдерона.

Я рассердилась.

– Слушайте, вы! – сказала я жестко. – Нельзя выражаться как-то попроще, а? Без многозначительности?

– Нельзя, – ответил Джокер.

Я сердито отвернулась и побежала наверх.

Не прощаясь с провожатым, выскочила на улицу, проигнорировала удивленный взгляд охранника, добежала до машины. Открыла дверцу, упала на сиденье.

Он мне угрожал!

Я с трудом перевела дыхание. Интересно, как еще можно понять эту фразу: «Жаль, милая девушка, что вы зачастили в наши края»?

Как?

Нет, я, конечно, все понимаю. Как и всякий шут, он боготворит своего повелителя. То есть Ивана. Наверняка он его ревнует ко всем милым девушкам, возникающим на горизонте. Но нормальный мужчина не может удовольствоваться привязанностью своего шута! Жизнь нормального человека включает много других вещей! В том числе привязанность милых девушек!