Сорняк, обвивший сумку палача - Алан Брэдли Страница 5

— Я слышала это имя, — сказала я.

— Не важно. Это на нее я похожа, когда принаряжаюсь для представления.

— Блестяще, — сказала я, хотя не имела это в виду. Она могла заметить, что я хочу отделаться от нее.

— Что милая девочка вроде тебя делает в месте вроде этого? — спросила она с усмешкой, обведя церковное кладбище взмахом руки.

— Я часто прихожу сюда поразмыслить, — ответила я.

Это, кажется, позабавило ее. Она поджала губы и имитировала отрепетированный сценический голос:

— И о чем Флавия де Люс размышляет на этом чудном старом сельском кладбище?

— Об уединении, — выпалила я, не желая быть намеренно грубой. Я просто сказала правду.

— Об уединении, — повторила она, кивнув. Я поняла, что мой колючий ответ не оттолкнул ее. — Об уединении многое можно сказать. Но ты и я знаем, не так ли, Флавия, что уединение и одиночество — не одно и то же?

Я слегка обрадовалась. Наконец-то я встретила человека, который кажется, задумывался иногда о тех же вещах, что и я.

— Нет, — признала я.

Повисло долгое молчание.

— Расскажи мне о своей семье, — наконец тихо попросила Ниалла.

— Рассказывать особо нечего, — сказала я. — У меня есть две сестры, Офелия и Дафна. Фели семнадцать лет, а Даффи тринадцать. Фели играет на фортепиано, Даффи читает. Отец — филателист. Он очень привязан к своим маркам.

— А ваша мать?

— Мертва. Она погибла от несчастного случая, когда мне был год.

— Господи! — воскликнула она. — Кто-то рассказывал мне о семействе, живущем в огромном запущенном старом особняке неподалеку отсюда: эксцентричный полковник и выводок девиц, бегающих повсюду, словно краснокожие индейцы. Ты не одна из них, а?

По выражению моего лица она тут же поняла, что да.

— О, бедная крошка! — сказала она. — Прости, я не хотела… Я хочу сказать…

— Все нормально, — перебила ее я. — На самом деле все обстоит намного хуже, но я не люблю об этом говорить.

Я увидела, как в ее взгляде появилась растерянность: выражение глаз взрослого человека, отчаянно барахтающегося в поисках почвы для взаимного понимания с ребенком.

— Но чем ты занимаешься? — спросила она. — Разве у тебя нет никаких интересов… или хобби?

— Я увлечена химией, — рассказала я, — и люблю собирать газетные вырезки в альбом.

— Правда? — Она пришла в восторг. — Чудесно! В твоем возрасте я тоже это любила. Картинки, вырезанные из сигаретных пачек; и засушенные цветы: анютины глазки, резеда, наперстянка, дельфиниум; старые пуговицы, валентинки, стихи о бабушкиной прялке из «Девичьего ежегодника»… Чудесное развлечение!

Мои собственные альбомы состояли из трех пухлых бордовых томов с вырезками из океана древних журналов и газет, который залил, а потом затопил библиотеку и гостиную в Букшоу, выплеснувшись в неиспользуемые спальни и комнаты, где хранили ненужную мебель, перед тем как их, наконец, влажными гниющими стопками не сложили в тайник в подвале. С их страниц я бережно вырезала все, что смогла найти о ядах и отравителях, пока мои альбомы не начали трещать по швам от описаний склонностей майора Герберта Роуза Армстронга, любителя-садовода и адвоката, отправившего на тот свет свою жену с помощью заботливо приготовленного зелья из содержащего мышьяк гербицида; Томаса Нейла Крима, [7]Хоули Харви Криппена [8]и Джорджа Чепмена [9](поразительно, не так ли, что имена столь многих отравителей начинаются с английской буквы С?), которые с помощью стрихнина, скополамина и сурьмы соответственно отправили целую армию жен и других женщин в могилу; Мэри Энн Коттон (понимаете, о чем я?), которая, после нескольких успешных опытных прогонов на свиньях перешла к отравлению семнадцати человек мышьяком; [10]Дейзи де Мелкер, женщины из Южной Африки со страстью к водопроводчикам: сначала она выходила за них замуж, а потом разводилась с помощью дозы стрихнина.

— Собирать вырезки в альбом — идеальное времяпрепровождение для юной леди, — говорила Ниалла. — Аристократично… и при этом познавательно.

В точности мои мысли.

— Моя мама выбросила мой в мусорное ведро, когда я сбежала из дома, — сказала она с призвуком, который, если бы вырвался, мог стать смешком.

— Вы сбежали из дома? — уточнила я.

Этот факт заинтриговал меня почти так же сильно, как наперстянка на ее платье, из которой, припоминаю, можно извлечь растительный алкалоид дигиталин (более известный нам, химикам, как С 36 Н 56 О 14 ). На миг я с удовольствием вспомнила о том, как несколько раз в лаборатории я вымачивала в спирте листья наперстянки, собранные в нашем огороде, наблюдая за кристаллизацией тонких сияющих иголок и за восхитительным изумрудно-зеленым раствором, который образовывался после того, как я растворяла их в соляной кислоте и воде. Выделившейся осадком камеди, разумеется, можно вернуть исходный зеленый оттенок серной кислотой, затем придать светло-красный цвет парами брома и снова изумрудно-зеленый добавлением воды. Волшебно! Конечно, это смертельный яд, и в качестве такового он, конечно же, намного более захватывающий, чем глупые пуговицы и «Девичий ежегодник».

— Ммм, — произнесла она. — Устала мыть, вытирать, подметать и убирать и слушать, как тошнит соседей; устала лежать в кровати ночью, прислушиваясь, не зацокает ли по мостовой конь принца.

Я ухмыльнулась.

— Руперт все изменил, конечно же, — продолжала она. — «Пойдем со мной к вратам Диарбекира, [11]— сказал он мне. — Поехали на восток, и я сделаю тебя принцессой в струящихся шелках и бриллиантах размером с кочан капусты».

— И он сделал?

— Нет. На самом деле он сказал: «Моя чертова ассистентка бросила меня. Поехали со мной в Лайм-Реджис на выходные, и я дам тебе гинею, шесть приемов пищи и спальный мешок. Я научу тебя искусству манипуляции», — заявил он, и я была настолько глупа, что подумала, будто речь идет о марионетках.