Дочь киллера - Марина Серова Страница 5

– Зинаида Александровна, – обратилась к ней Алешечкина, – вот, выпейте воды.

Она подала ей стакан. Домработница оторвала руки от головы, взяла стакан и начала пить маленькими глотками.

– Спасибо, Тамара Семеновна, – сказала она, возвращая стакан. – Ой, как подумаю, что, приди я хоть чуточку пораньше, Владислав Семенович так не пострадал бы…

– Так ведь и вам тогда досталось бы, – произнесла я.

Домработница внимательно посмотрела на меня.

– А я, милая девушка, с радостью согласилась бы поменяться местами с Владиславом Семеновичем. За все добро, которое он сделал нашей семье. Шутка ли сказать, сына моего от наркомании вылечил, вернул к нормальной жизни. Да, – она махнула рукой, – чего там говорить… Тамара Семеновна, я могу начать здесь убираться?

– Думаю, что можете, – ответила ей Алешечкина, – отпечатки уже сняли, так что…

Домработница кивнула:

– Пойду за тряпкой и ведром.

Она вышла из гостиной, закрыв за собой дверь.

– Тамара Семеновна, ваш брат водит машину? – спросила я Алешечкину.

– Нет, у Владислава есть водитель, Владимир Канареечников, – ответила она.

В это время дверь открылась и в комнату вошел мужчина лет сорока с небольшим. Он отличался военной выправкой и высоким ростом.

– А вот и он, – сказала сестра Перегудникова. – Это Владимир, шофер Владислава.

– Тамара Семеновна, – возбужденным тоном начал Владимир, – что произошло? Мне позвонила Зинаида, но толком ничего не объяснила, только сплошные слезы, охи и ахи. Говорит, что Владислава Семеновича зарезали! Она что, умом тронулась?

Он обвел взглядом гостиную.

– А это еще что такое? – с недоумением спросил он.

– Проходи, Володя, – сказала Алешечкина. – Сегодня рано утром на Владислава Семеновича было совершено покушение, сейчас он в больнице. Преступник вскрыл сейф, забрал деньги, документы, а также ноутбук и мобильник.

– Ничего себе… – ошарашенно проговорил Владимир.

– Володя, это Евгения, – представила она меня. – Владислав Семенович накануне пригласил Женю в качестве телохранителя. Я же, в связи с новыми обстоятельствами, попросила ее заняться поисками преступника: ведь не исключено, что подобное может повториться.

– Да я… Да я сам могу быть телохранителем для Владислава Семеновича! – воскликнул Владимир и окинул меня недовольным взглядом, словно хотел сказать: «Это она-то телохранитель?!»

Но я уже привыкла к таким взглядам, особенно мужским. Почему-то считается, что молодая привлекательная девушка годится лишь для эскорта, но уж никак не в качестве телохранителя.

– Владимир, возможно, Евгении необходимо будет уточнить у тебя какие-то моменты, связанные с Владиславом. Пожалуйста, расскажи ей все, что тебе известно, – вежливо, но твердо попросила Алешечкина.

– Как скажете, – корректно ответил водитель.

По тону его голоса было понятно, как ему не понравилась эта идея.

– Владимир, где мы можем поговорить? – Я решила сразу же, не теряя времени, брать быка за рога.

– Проходите в кабинет, – предложила Тамара Семеновна. – Правда, там тоже беспорядок.

– Как скажете, – вновь повторил мужчина.

Кабинет был небольшой, но уютный, хотя и здесь преступник непонятно зачем вытащил из книжного шкафа почти все книги и разбросал их по полу. Еще здесь стоял письменный стол, два кресла и мягкий кожаный диван, а перед ним – пушистый ковер. Я села на диван, Владимир устроился в кресле.

– Скажите, Владимир, Владиславу Семеновичу кто-нибудь угрожал?

Водитель промолчал. Он смотрел в какую-то точку на стене.

– Я уже говорила на эту тему с Тамарой Семеновной, она ничего определенного на этот счет сказать не могла, но отметила, что в последнее время ее брат был чем-то встревожен, – продолжала я. – Вчера по телефону я тоже задала Владиславу Семеновичу этот вопрос, но он попросил отложить разговор до нашей встречи. Но видите, что получилось… Поэтому я и спрашиваю: чего мог опасаться Перегудников?

Владимир тяжело вздохнул.

– Будь мне это известно, на Владислава Семеновича никто бы не напал, – ответил он и наконец посмотрел мне в глаза.

– Но, судя по его поведению, вы могли предположить что-то?

– Ну что я мог предположить? – пожал плечами мужчина. – Владислав Семенович в последнее время действительно ходил сам не свой, был не то чтобы встревожен, как вы сказали, а больше озабочен. Я, конечно, расспрашивал его, что случилось.

– А он?

– А он только отмалчивался. Потом сказал, что это касается только его лично и что он не хочет впутывать в это дело кого-то еще. Спустя некоторое время я снова стал его расспрашивать, но он окончательно замкнулся и больше не проронил ни слова на эту тему.

– Понятно, – кивнула я. – Скажите, а как давно вы знаете Перегудникова?

– Да почти всю жизнь! – воскликнул Владимир. – Мы с родителями жили в соседнем доме. До шести лет я рос, как все. Играл, гулял во дворе, помогал маме мыть посуду, накрывал на стол. Отец научил меня чистить картошку, так что и я принимал посильное участие в приготовлении обеда. Все было нормально. А потом… Я пережил настоящее потрясение. Это произошло, когда у нас поселились родственники: сестра отца с сыном. Он был старше меня на пять лет. Мама сказала мне, что тетя Наташа и Леня вынуждены были уйти от своего очень злого папы, что жить им, кроме как у нас, больше негде. Так они у нас и остались. Я хотя и был у родителей единственным ребенком, но эгоистом меня нельзя было назвать. Мама с папой приучили меня делиться, поэтому, если кто-то во дворе угощал меня чем-то вкусным, я обязательно хоть по кусочку оставлял родителям. А с приездом родственников все изменилось. Я понимал, почему мама отдала свой костюм тете Наташе, а папа купил Лёне новый школьный рюкзак (а я донашивал старый), они ведь были бедные, как объяснила мама. Тетя Наташа немного помогала маме с уборкой в свободное от работы время. Но она никогда не готовила обеды и ужины на всех: только для себя и Лени. Вот это обстоятельство вызывало у меня ощущение чего-то неправильного, чувство семьи, уюта как будто куда-то испарилось. А однажды я увидел, как Леня полез в хозяйственную сумку, которая лежала на тумбочке на кухне, и, вытащив оттуда конфету, съел ее. Я тогда тоже подошел к сумке и достал конфетку. Леня увидел и начал кричать: «Ты чего это по чужим сумкам лазиешь?» Он отобрал у меня конфету, схватил сумку и начал ею хлестать меня по лицу. А потом еще и моей маме сообщил, что надавал мне по морде, потому что я залез в сумку, в которой его мама держит конфеты и печенье специально для него. Представляете? А моя мама как-то растерялась и ничего не сказала. Не сказала, что это неправильно. А я даже не заплакал, хотя до сих пор меня никто не бил по-настоящему, так, были легкие шлепки. А чтобы по лицу… И я перестал что-либо понимать, кроме того, что Ленька ест конфеты и печенье сам, а его мама держит сладости только для него одного. Все мои прежние представления перевернулись вверх дном. С тех пор меня как будто подменили.