Дуэль с Оракулом - Наталья Солнцева Страница 5

Уссурийск

Работница социальной службы выложила на стол купленные лекарства, продукты и спросила:

— Как вы сегодня, Виктор Петрович? Лучше?

— Нога болит, — пожаловался старик. — А в остальном ничего, терпимо. Спасибо тебе, Ириша, за заботу.

— Не за что, — смутилась девушка. — Это моя обязанность.

Ее подопечному Сазонову не исполнилось и шестидесяти, а на вид ему можно дать все восемьдесят. Рано одряхлел, поседел, изъеден болезнями. Еле-еле по дому ковыляет с палочкой. Семьи нет, друзей нет, один как перст. Получает пенсию по инвалидности, едва сводит концы с концами. Ногу ему на железной дороге покалечило, позвоночник повредило, едва выкарабкался, бедняга.

— Вам укольчик сделать? — предложила девушка. — Зачем медсестру ждать, если я могу сама?

— Не надо. Ты иди, Ириша, я прилечь хочу. Устал.

— Ну, как хотите.

Девушка удалилась, а Сазонов, кряхтя и отдуваясь, опустился на диван. В комнате было душно. Окна он не открывал, боялся сквозняков. Мерз даже в жару, кутался в заячью жилетку. Мех вытерся, но Виктор Петрович не хотел расставаться с жилеткой, сшитой из саморучно добытых на охоте зайцев. Неужели, он когда-то был молод, полон сил, ходил на охоту, рыбачил, радовался жизни?

Впрочем, радоваться он перестал давно. С того времени, как отслужил в стройбате. После дембеля решил уехать подальше, чтобы никто и ничто не напоминало ему о той страшной ночи в генеральском доме.

Услышав, как хлопнула дверь, Сазонов вернулся к занятию, от которого его оторвал визит социальной работницы: принялся перебирать фотографии и откладывать в сторону те, что нужно сжечь. Коробка со старыми снимками стояла тут же на диване. Фото, одно за другим, оказывались в кучке на сжигание.

— Какого черта я вожусь с этим хламом? — рассердился Виктор Петрович. — Спалить все и с плеч долой!

В последние дни он все чаще думал о том, как сложилась бы его судьба, не останься он тогда с закадычным дружком Курбатовым на генеральской даче. Пошли бы вместе с ребятами в поселок, хлебнули самогону для храбрости, закрутили любовь с местными девахами… и жизнь потекла бы в совершенно другом русле. Он бы мог жениться, обзавестись детишками, внуками… стареть в кругу родных и близких, а не ждать помощи от посторонних.

— Повезло тебе, Валера, — с сожалением пробормотал Сазонов, разглядывая лицо товарища на любительском черно-белом снимке. — А я пропал!.. Худо мне, брат! Ох, и худо!.. Призраки вокруг бродят… добычу подкарауливают, словно стервятники. Нет мне спасения от них… Борюсь с безумием, как могу!.. Сил уже не осталось…

Он поколебался и оставил фотографию армейского друга на память. Решил пока не сжигать. Зато несколько писем от Курбатова в пожелтелых конвертах отправились на утилизацию.

Сазонов будто подводил итоги, готовился к чему-то. Завещание он написал, благо, Ириша подсобила, вызвала нотариуса на дом. А то в контору Виктор Петрович бы не дошел. Одышка замучила, боли в спине, хромота.

— Ты, Валера, забыл обо мне… писать перестал. Я сам виноват. С ответами не торопился. Да и что отвечать было? Работа — дом, дом — работа. Бабы на одну ночь, пьянки, угар. Это я после аварии на железке поневоле пить бросил. Сердце сдавать стало, давление прыгает. Выпью, и хоть «скорую» вызывай!.. Тебе меня не понять… Верно? Ты — другой. Честный, порядочный, совестливый. Словом, пионер, всем ребятам пример!

Сазонов натужно рассмеялся и подмигнул солдату на фотографии.

— Хорошо тебе! А я, брат, погибаю… Ну да ладно, жалеть не о чем! Видно, по-другому быть не могло…

За окном между деревьев мелькнула тень. Виктора Петровича обдало холодом, он отвернулся и неумело перекрестился. Тень исчезла. Может, она существовала только в его воображении? Собаку Сазонов во дворе не держал, не выносил громкого лая. Соседских шавок хватало, чтобы не спать ночами, крутиться на неудобной подушке, проклинать бестолковых псов. Бессонница его не поддавалась лечению, упорствовала. Со временем он понял, что просто боится уснуть…

* * *

Ренат свернул на кольцевую и прикинул: до Калуги ехать часа три. Он включил музыку для медитаций. Медленная мелодия не успокаивала, а действовала на нервы. Расставаться с Ларисой оказалось тяжелее, чем он ожидал. Впервые с тех пор, как они поселились вместе, Ренат проводил ее одну в дальний путь. Почему она отказалась от его помощи? Женщины — загадочные существа.

Он представил Ларису в кресле рядом с иллюминатором, за которым — небесная синева и белые шапки облаков. Самолет скоро приземлится во Владивостоке, она выпьет кофе в буфете аэропорта, выйдет из терминала, возьмет такси и… отправится навстречу неизвестности.

Ренат гадал, что кроется за историей ее отца. Столько лет инженер Курбатов, а затем брат Онуфрий не заикался об армейской дружбе, ни слова не проронил о бывшем сослуживце, и вдруг — заговорил. Мол, его сны дурные беспокоят…

Какой смысл ворошить прошлое? К смерти генерала солдаты не причастны. По крайней мере, так утверждает отец Ларисы. Когда друзья-приятели сообразили, что произошло неладное, первым в дом кинулся Сазонов, влетел в комнату и застал генерала уже без признаков жизни. Тот внезапно упал головой на стол и… испустил дух. Никаких денег в свертке не оказалось. По словам брата Онуфрия, вместо купюр перед покойником лежали несколько странных предметов, похожих на черепки. Никакой ценности они собой не представляли.

Ренат мысленно перенесся на место происшествия…

— Ты видел? — бормотал Сазонов, озираясь по сторонам. — Видел?

— Что? — не понял товарищ. — Что я должен видеть?

— Знаки… огненные! Знаки…

— Какие знаки? Где?

— На стене!.. Это сатанинское искушение, вот, что! — размахивая руками, бормотал Витек. — Адское пламя!

Курбатову стало страшно. Товарищ выглядел и вел себя как безумец. Его глаза лихорадочно блестели, губы дрожали, грудь судорожно вздымалась. Он твердил про «огненные знаки», хотя ничего подобного в комнате не было. Правда стена была сажей измазана, будто кто-то начертил углем загогулины. Свеча на столе потухла, генерал не двигался и не дышал. Его черты заострялись, кожа бледнела. Рядом с рукой покойника лежала пачка сигарет: очевидно, генерал собирался закурить, но не успел.