Благодарю за любовь - Юлия Вознесенская Страница 5

Запирая дверь на ключ, он почувствовал, что его левая нога зацепилась за что-то вроде проволоки. «Ругают меня за беспорядок в комнате, а сами развели бардак в коридоре!» — подумал он про уборщиц меблирашек. Он наклонился и постарался разглядеть в темноте, за что там зацепилась его нога. Рядом с его дверью стояло нечто похожее на большую автомобильную шину. «Что за чертовщина!» — подумал Виктор, наклонился, очень осторожно отцепил от штанины проволоку и только после этого перешел коридор, нашарил на стене выключатель и нажал на кнопку. Помигав, по всему коридору, через одну из экономии, неохотно зажглись неоновые лампы, и в их мертвенном голубом свете он увидел возле своей двери большой траурный венок из еловых веток и темно-красных роз. У него неприятно сжалось сердце. Соседям принесли заказ, наверное… Венок был перевит черной лентой, и в сумеречном свете он увидел на концах ленты, аккуратно сложенных в нижних еловых ветках русскую букву «Б». Он удивился: неужели у него есть русские соседи? Наклонился, кончиками пальцев вытянул концы ленты и увидел надпись золотыми буквами: БЛАГОДАРЮ — на одном конце и ЗА ЛЮБОВЬ — на другом. Так! Все ясно! Он скомкал концы ленты и засунул их между еловых веток, коля пальцы и чертыхаясь. И когда же она успела? Или она послала ему этот венок еще до его приезда в Берлин, а вчера, возвращаясь ночью, он его просто не заметил? Ну да, наверное, так и есть. Он выпрямился, подхватил венок под верхнюю дугу, как колесо, и понес его к выходу на лестницу. На ковровом покрытии коридора осталась горсть осыпавшихся иголок. Да, судя по всему, венок стоял тут уже не меньше недели. Ай да Регина!..

На лестничной площадке он остановился, решая куда отнести эту мерзость: тащиться к помойке с венком наперевес ему определенно не хотелось. Поразмыслив, он решил просто оставить венок на лестничной площадке — пускай убирают уборщицы, это их работа! Прислонив венок к стене, он спустился на лифте, вышел из подъезда дома и направился по Леопольдштрассе к станции метро. По дороге он стал вспоминать, что у него было намечено сделать после возвращения в Мюнхен: оплатить несколько счетов, позвонить Жанне и поговорить с ней о разводе. Но почти сразу же решил, что ничего из этого делать сегодня он не станет — настроения нет, а просто сядет за столик в какой-нибудь уютной пивной и там за пивом с сосисками поразмышляет о своих отношениях с Региной вообще и о ее нелепой затее с этим венком в частности. И придумает, как он должен отреагировать на ее выходку.

Он не спешил, поэтому спустился в метро и доехал с пересадкой до Восточного вокзала, чтобы посидеть в своей любимой вокзальной пивной. Он зашел в нее и занял столик у окна, выходившего прямо в помещение вокзала: здесь можно было сидеть одному в тишине и в то же время наблюдать через стекло за беззвучной вокзальной суетой. Получив заказанные сосиски и пиво, он сначала с аппетитом поел, потом заказал вторую кружку темного пива, закурил и вот только теперь стал анализировать свои отношения с Региной, чтобы понять: что же подтолкнуло ее на этот символический жест с похоронным венком? Одновременно он посылал серьезные заинтересованные взгляды симпатичной блондиночке, скучавшей над бокалом «шорли», смесью лимонада и пива, за соседним столиком. Он флиртовал машинально, почти неосознанно, просто так, для поддержания формы, а сам подробно и в деталях вспоминал их «историю любви» с Региной…

Лежать обнаженными под ласковым летним солнцем на песке, под негромкую пляжную музыку из репродуктора, слышать радостные крики детворы с мелководья Хафеля, лежать совсем рядом, почти касаясь друг друга и не смея коснуться на глазах у детей, и говорить, говорить, говорить… Это было восхитительно волнующе! Потом они вставали, брались за руки и бежали к воде, оба такие молодые, красивые, спортивные… И песчаный берег обыкновенной, пусть и широкой реки казался им роскошным океанским побережьем. Как в кино…

— Моя жена получила самое современное женское образование и воспитание, а именно — телевизионное! — шутил Артур, когда Регина пыталась при нем высказать какое-нибудь глупенькое женское суждение. Она, конечно, обижалась, хотя муж глядел на нее с глубокой нежностью.

А вот Виктора ограниченность и тривиальность суждений Регины не раздражали и не умиляли, он принимал ее такой, как есть. Ему было совершенно безразлично, что и как она говорит, зато он всегда точно знал, как надо ответить, чтобы произвести нужное впечатление. Душа Регины была для него то же, что скрипка для скрипача: он играл на ней свою музыку. Он знал, как устроена эта женщина, как на ней играть и когда какую выбрать мелодию. Именно такого рода женщины, которые будто бы жили в ожидании встречи с ним, нравились Виктору. Находил он их безошибочно, определял с одного взгляда, мог разглядеть в любой толпе, на вокзале, на пляже, просто на улице и в автобусе, и, увидев, узнав, он тут же шел на сближение с ними. Это вовсе не означало, что они были доступными с виду или принадлежали к какому-то определенному типу, вовсе нет! Среди его возлюбленных были домохозяйки и актрисы, интеллектуалки и простушки. Но общей в них была неуемная жажда любви, самозабвенная любовь к любви, своего рода наркомания, то есть та самая женская страсть, которую редко кто из мужчин мог удовлетворить вполне, а вот он, Виктор, как раз это и умел.

Регина была вполне благополучна, имела в жизни все и отчаянно скучала, томясь в мечтах о «настоящей любви». Он понял это сразу, как только Артур пригласил его в свой дом. И это был действительно Дом с большой буквы! Небольшой особняк в Грюневальде, фешенебельном зеленом пригороде Берлина. Идеальный порядок, шикарная обстановка, аромат устоявшегося богатства и благополучия в доме были созданы не Региной, а матерью Артура Рахилью Моисеевной. Эта образцовая еврейская мама и бабушка вела дом умело и без видимого напряжения, как опытный моряк, долго ходивший по океанам, ведет легонькую прогулочную яхту по спокойному заливу. Сын ее обожал и уважал, внуки были здоровы, послушны бабушке и счастливы, а Регине в доме было совершенно нечем заняться и она ни за что не отвечала. Рахиль Моисеевна даже спала в комнате рядом с детской, и когда кто-нибудь из внуков заболевал, ночами к нему вставала бабушка, а не мать. Виктор, умевший в пятилетней девочке прозреть будущую красавицу и кокетку, а в семидесятилетней старухе углядеть останки былого женского очарования и обеим при случае сказать комплимент, доставляющий им удовольствие, понравиться и подружиться с ними, перед такими старухами-домоводительницами робел и тушевался: как правило, они были опытны, проницательны и отвратительно прямодушны, а если под крылом у них была молодая женщина или девушка, то на Виктора они глядели, как клуша на ястреба. Они-то знали, чего от него ждать! Как-то, зайдя за Региной и детьми, чтобы везти их на хафельский пляж, и ожидая в гостиной, пока они соберутся, он нечаянно подслушал, как где-то рядом, в соседней комнате или в коридоре, глуховатая Рахиль Моисеевна громко спросила сына: «Зачем ты приваживаешь в дом этого голодного петуха?». Артур засмеялся и ответил что-то равнодушно-добродушное, но слов Виктор не разобрал, однако после этого постарался быть особенно вежливым и предупредительным в отношении вредной старухи — на что та совершенно не обращала внимания. А вот Артур будто сам благословлял их сближение, одобряя их совместные поездки на пляж и за город: вечно занятый по делам своей фирмы, он не препятствовал тому, что его безработный приятель, у которого была масса свободного времени, развлекал его жену и уделял время его детям.