Вакханалия - Юлия Соколовская Страница 5

— Да входи, чего там! — крикнула я. — Неродная, что ли?

Она вздрогнула, как-то воровато поозиралась и прошмыгнула на кухню.

— Ты чего вся зеленая? — поинтересовалась я. — Гремлины в доме завелись?

— Ты тоже не розовая, — отбилась Зойка.

И это верно. Утро туманное. И ночью трижды испугали. Не считая маньяка в переулке.

— Присаживайся, — кивнула я на электросамовар. — Чайку хлебни.

Зойка яростно замотала головой:

— Не-е, Лидочек, пойду я…

И опять замялась, заерзала, как будто у нее под фуфайкой спиногрыз завелся. Ну и шла бы.

— Чего хочешь-то? — вздохнула я.

Она решилась. Стянула с себя спиногрыза и начала издалека:

— Тут ко мне давеча мужчина приезжал… На «вольве»…

— Поздравляю, — пресекла я надвигающуюся паузу. — Ты взяла себе нового мужчину? Крутого, что ли, завалила?

Зойка преобразилась. Очевидно, моя фраза послужила для нее термальным источником. Лицо запунцовело, глазки зажглись. Грудь обозначилась под фуфайкой и двинулась в психическую. Так и рождаются пылкие гурии из бледных замухрышек.

— Он чудо, Лидунчик. Ты не представляешь, какой это удивительный мужчина! Он богатый, высокий, красивый, благородный… Геной звать. А какие он мне цветы подарил! Белоснежные пионы, привитые к хризантемам — ты можешь поверить?.. Ой, я не могу, Лидуня… Знаешь, чем мы занимались?

Мне показалось, она сейчас заскулит от сладострастия. Я почувствовала себя несправедливо обиженной.

— Представляю, — пробормотала я.

— Нет, ты не представляешь! Это невозможно представить… Мы три часа не вылезали из кровати! Мы десять раз делали это! Останавливались и снова начинали… Останавливались и начинали… И с каждым разом он становился нежнее, еще ласковее, домашнее… Он стал моим за эти часы, понимаешь?.. Мы до половины восьмого занимались любовью!..

Все понятно. Зойка, кажется, подсела. Теперь она может смело убрать в кладовку любимый фаллоимитатор о двух концах. До следующего «безмужичья».

Я сглотнула:

— А потом?

Внезапно она скисла:

— А потом он поехал к жене. И детям…

Я облегченно вздохнула. Пожалуй, вопрос о фаллоимитаторе оставим открытым.

— А чего хочешь-то?

Вопрос прозвучал грубовато. Но я сознательно пошла на хамство. Негоже распространяться о своих личных контактах в присутствии одинокой, разведенной женщины.

Зойка посмотрела на меня как прокурор Руденко на подсудимого Геринга:

— Я не хотела его отпускать. Он тоже не хотел уезжать. Он сказал, что сочинит жене причину и пулей вернется.

— И не вернулся, — догадалась я. Подумаешь, трагедия. Обычная история. Зойка Макарова не последняя дура в Сибири.

— Да-а… — Она скисла еще вдвое и изобразила по слезинке на каждом глазу. Потом вздохнула мучительно и больно и выложила наконец свою просьбу: — Лидунечка, дай позвонить…

— Иди звони, — я кивнула на лестницу. — Мобила там. А ты не боишься поставить мужчину в неловкое положение?

— Да что ты, — она махнула рукой. — Все будет хорошо. Я представлюсь его секретаршей.

И ушилась в мансарду. Через несколько минут спустилась — постаревшая, сгорбатившаяся, с трясущейся челюстью. «От ворот поворот», — догадалась я. К черту послали. И не стала выяснять обстоятельства, целиком признавая Зойкино право на конфиденциальность собственных соплей.

Она сама раскололась. Остановилась в дверях и, потрясенно вращая глазами, проговорила:

— Он не ночевал дома. Он вообще не возвращался…

Окинула кухню невидящим глазом, нашла на ощупь проем и удалилась, оставив меня в раздумье.

В последующие полчаса на дефиле был замечен Ромка Красноперов — компьютерный гений из Волчьего тупика. Я опять рубила в щепки капусту, причем делала это ритмично, синхронизируя удары с боем барабана со стороны любвеобильного доктора Грецкого.

— О, е-е! Какой сюрприз! Какая сцена! Ты сделала это!.. — прозвучало за спиной молодо и задорно.

Я чуть топор не выронила.

— Привет, Косичкина! — таращась на меня счастливым неженатым взором, вскричал гость. Этот падкий на спецэффекты вундеркинд и сегодня не выходил из амплуа — был одет в красно-желтую куртку, кирзовые сапоги и какой-то ночной колпак с рюшечками.

Чего это они ко мне зачастили?

— Привет, Краснопёрдов, — согласилась я. — Чаю хочешь?

— Расслабься, — великодушно проглотил мой экспромт Ромка. — Это рабочий визит, не официальный, не надо почестей. Ответь, Лидунька, на один вопросец. Вернее, проконсультируй. Предложили мне тут по случаю ксолойтцкуинтли…

— Повтори, — не поняла я.

— Обидно, — взгрустнул Ромка, — а я думал, ты знаешь. Зря шел. Ксолойтцкуинтли. Это голая собачка такая мексиканская. Злая, отвязная. Потеет, на солнце обгорает клочьями. Страшенная, как ядерный гриб. Зато недорого — всего девятьсот гринов. Вот не знаю теперь — брать или отказываться.

— Бери, — сказала я, — однозначно. Очень отвечает твоему стилю.

— Я тоже так думаю, — обрадовался Ромка. — Боюсь, с Лабрадором или золотистым ретривером на поводке я буду смотреться нелепо. Ну спасибо тебе, подруга.

— Эй, подожди, — вдруг вырвалось у меня. Ромка как-то напрягся. Или показалось?

— Чего тебе, Косичкина?

И тут как сверкнуло — или это во мне сверкнуло?.. На короткий миг мне сделалось плохо. Закольцовка в извилинах, как сказала бы презрительно Бронька. Я узрела другого Красноперова… Я поменяла состояние сознания — помчалась в другое измерение, только руками всплеснула. Ночь, Фасадная улица, тень из куста… Шипящее пламя, контур худого лица… Холод, страх, липкая мерзость по телу… Я словно заново окунулась в это дурацкое происшествие… Мама мия! Остановись!

Я вернулась в дачный мир — настоящая «закольцовка». Где кружилась, непонятно. Ромка — сам по себе, маньяк — сам по себе, ничего похожего, кроме роста. Да и голос Красноперова с другим не спутаешь. «Не шизуй, девушка, — приказала я себе. — С приобщением к семье душевнобольных ты не станешь гениальнее. Это мамина теория, не твоя»…

— Ты не уснула? — полюбопытствовал Ромка.

Я торопливо забормотала, не спуская с него глаз:

— Сегодня ночью… в районе двух часов двое… неизвестных, предположительно мужского пола, прошли мимо моего дома и свернули в Волчий тупик. Они тащили что-то тяжелое, завернутое. Я предполагаю, это был… человеческий труп. Предположение, прошу заметить, не вздорное, поскольку… м-м… проносу тяжелого предмета предшествовали крик и протяжные стоны, соответствующие, на мой взгляд, крику и стонам человека, которому делают больно. В Волчьем переулке всего три двора. Твой, Риты Рябининой и четы Сургачева — Марышев. Признайся, Ромка, они не к тебе шли?