Homeland. Игра Саула - Эндрю Каплан Страница 5

Они переехали в Бетлехем, когда ему было семь лет, потому что отцу дали работу на сталелитейном заводе; Ганнер Броуди, наверное, единственный во всем штате Пенсильвания не знал: через год-другой завод закроется. Вот только кадровому офицеру, морпеху Мэриону Броуди выбирать не приходилось: в его смену в учебке рванул снаряд для ротного миномета «М224», погиб зеленый новобранец, началось расследование. В крови Ганнера обнаружили алкоголь. Корпус морской пехоты встал перед непростым выбором: либо отдать под трибунал увешанного медалями ветерана, либо досрочно услать его с почетом на пенсию, но уже без выходного пособия, на которое он так рассчитывал. И вот семья Ника переехала из Мохаве, где он и родился, в Пенсильванию.

Если что и получается у морпеха лучше всего, так это разведка территории. Прошло всего двенадцать минут с переезда, а Ганнер скупил все в винной лавке на углу Гепп и Линден-стрит. Еще через час Майк застал Ника сидящим на корточках под лестницей на заднем дворе дуплекса: нос расквашен, губа разбита, ребра помяты. «Я Майк, – поздоровался он. – Живу через улицу. Идем ко мне в гости? У меня есть “Нинтендо”. Играешь в “Супербратья Марио”?»

Ник Броуди взглянул на него как на инопланетянина.

– У тебя кровь, – заметил Майк.

– С лестницы упал.

– Ага, – кивнул Майк, похлопав его по плечу. Так двое пацанов и сдружились. – Тут недалеко одна девчонка живет, – говорил Майк, когда они переходили улицу. – Роксана, но все зовут ее Рио-Рита. Иногда она забывает опустить занавески на окнах и сверкает задом, надевая лифчик.

– Черт, неужели Рождество на дворе? – сказала Оливия. Девушки присоединились к парням, в ожидании, когда зажгут звезду.

Прогулка закончилась дома у Оливии. Из родительского бара та достала бутылку виски «Джей-эн-Би»; играла музыка: Уитни Хьюстон и Джанет Джексон; Броуди и Джессика незаметно остались вдвоем: в спальне сестры Оливии, на узкой кровати, целуясь так, будто не могли иначе выразить и утолить желание. Джессика задрала юбку, сказав: «Ой, я трусики не надела». Вынула из сумочки презерватив «Троян». Заранее все продумала.

Как они горели от возбуждения, как прекрасна была Джессика в косых лучиках света, падающих из-за жалюзи на окнах, какая нежная была у нее кожа… А потом зажегся ослепительный свет, и Броуди растолкали.

Сперва он решил, что вернулся в дом на Гепп-стрит, и что это Ганнер Броуди трясет его с криками: «Думал, я не найду твой дневник с двойками, слизняк?!». Но это пришел его тюремщик Афзаль Хамид. Он тряс Броуди, шипя: «Просыпайся, ты, кусок американского дерьма! Знаешь, что случилось? Еще как знаешь. Из-за тебя нам пора уходить. Из-за тебя, безродный подонок».

– В чем дело? – спросил Броуди.

– Сам знаешь, ублюдок, – ответил охранник, освободив его от цепей и бросив ему одежду. – Из-за тебя мы уходим. Свинорылый сын шлюхи!

На минуту все снова стало как тогда, шесть лет назад. Броуди только пленили, его избивали до полусмерти. Еще несломленный, Броуди, плюясь кровью, кричал в ответ на Афзаля: «И это удар? Бьешь как девчонка, моджахед сраный! Да мой папаша ремнем стегал меня сильнее. Бухой, он любил делать из меня мужика. И так каждый день, сукин ты сын. Каждый день! Давай, сильнее! Бей, бей меня круче! Круче! Сильнее!!!».

– Ты что телишься? – спросил у Афзаля Далиль, другой охранник. – Нам пора. Одень его.

Броуди уже поднаторел в арабском и худо-бедно понимал речь тюремщиков.

– Мы не закончили, – прошипел Афзаль, поднимая Броуди. – Сперва уедем отсюда, но сегодня – клянусь – сегодня ты умрешь, американец.

Броуди наскоро оделся и умылся. Афзаль все это время подгонял его со словами:

– Можешь дурачить остальных, но не меня. Никакой ты не мусульманин, Николас Броуди. Больше ты нам хлопот не доставишь.

Так что же стряслось? Все кругом суетились, собирая пожитки: одежду, мебель, горшки, постельное белье, ноутбуки, оружие, взрывчатку – и грузили в припаркованный на улице караван из пикапов и внедорожников. В доме горели огни. Что могло растревожить этот улей, да еще посреди ночи?

– Ahjilah! Ahjilah! – торопили арабы друг друга. (Скорее, скорей!). Мужчины, женщины, дети… Уходить собирались все.

В последнюю минуту пришел Абу Назир, и жильцы дома наскоро позавтракали в общей комнате горячим чаем и лепешками. Кто-то собрался мыть посуду, но Абу Назир остановил его, велев бросить утварь, и направился к внедорожнику во главе каравана. С Броуди остались Афзаль и Далиль.

Броуди подвели к внедорожнику; Афзаль приставил ему к голове пистолет, велел развернуться спиной. Далиль связал ему руки пластиковыми ремнями. Даже посреди ночи во дворе было светло как днем – от горящих фар автомобилей. Из окон соседних домов выглядывали любопытные.

– Без ремней точно никак, Афзаль? – через плечо спросил Броуди. – Я ведь даже не знаю, где я.

Афзаль молча надел ему на голову черный мешок.

– Помогите мне с этим неверным, – крикнул Афзаль; Броуди тут же оторвали от земли и сунули в машину, уложив на бок. Запихнули в багажник. Крышку захлопнули, и в лицо больно ударила волна сжатого воздуха. В ушах зазвенело, голова закружилась как при сотрясении. С мешком на голове, ослепленный, Броуди вроде даже вырубился на секунду или две.

Внедорожник тронулся с места, запахло выхлопными газами. Машина поехала улицами города. Что-то подсказывало Броуди: на сей раз никто Афзаля сдерживать не собирается. Почему? Что изменилось? От чего все бегут? Впрочем, куда бы ни собирались тюремщики, сам он для них бесполезен, как мертвый груз, тащить который – непозволительная роскошь. Теперь Броуди точно убьют. Впрочем, ему не привыкать.

В жизни под одной крышей с Ганнером – на лезвии ножа – самым страшным для Ника было осознание собственной трусости. Об этом он никому, кроме Джессики, не рассказывал, а если и не сказал бы, она ни о чем бы не догадалась. От страха избавиться не помогало ничто: ни армия, ни военная база Пэррис-Айленд, ни Ирак, ни сражения…

О том, кто он есть, Ник Броуди узнал в ночь, когда ему исполнилось двенадцать. Отец подарил настоящий «Би-эм-икс», и на несколько минут Ник поверил, будто семья у них полноценная.

– Ну, кто лучший в мире отец? – спросил Ганнер, вручая велосипед сыну.

– Ты, пап, – ответил Ник, от души желая, чтобы так было взаправду. Потом заметил в глазах отца угрожающий блеск и добавил: – Сэр.

Отец настаивал, чтобы к нему и дома обращались как к офицеру.

На третью ночь Ганнер, мертвецки пьяный, уснул за столом, так и не разобрав табельное оружие: пистолет калибра.45 и набор для чистки и смазки лежали рядом. Отец уронил голову на столешницу, открыв рот и роняя слюну. Мать Броуди Сибил как обычно заперлась в спальне и лежала под одеялом, сжавшись в комочек, точно улитка, в самом углу – лишь бы оказаться подальше от мужа.