Камасутра от Шивы - Наталья Солнцева Страница 5

— Они… они… мажутся трупным пеплом? — выдавила она.

— Тебе противно?

Аля судорожно сглотнула и схватилась за живот. Ее организм протестовал, а ум отказывался понимать здешние традиции.

— Это всего лишь пепел, — добавил Гор, беря ее под руку. — Успокойся. Садху делают так испокон веков. В Гоа этим никого не удивишь. Восточная экзотика, за которой сюда приезжают туристы со всего мира.

— Ужас… Я не могу смотреть на них. Уведи меня отсюда!

— Хорошо.

Гор пожал плечами и увлек ее к небольшому каменному зданию с черепичной крышей. На ступеньках пестро одетый человек продавал чай с молоком. Он зачерпывал ложкой мутную зеленоватую жидкость и разливал в пиалы.

— Выпей, тебе полегчает.

Алю чуть не вырвало. Она икнула и отвернулась. Гор медленно проглотил чай, наблюдая, как садху позируют туристам для фото. Это способ заработать немного денег.

— Идем…

— Куда? — нервно спросила Аля.

— За трупом, я же говорил.

От зноя ее легкое платье прилипло к телу, платок сбивался, и солнце пекло голову. Она молча, как сомнамбула, следовала за своим спутником, не разбирая дороги. По сторонам теснились убогие хижины, бродили тощие коровы, не похожие на привычных буренок. От дурноты у Али мутилось сознание.

Она опомнилась, когда увидела на каменном постаменте неподвижное тело, завернутое в красное покрывало и усыпанное гирляндами желтых цветов. Аля не сразу сообразила, что человек мертв.

— Почему у него красное лицо? — повернулась она к Гору.

— Сандаловая паста.

Аля потянула носом, сладковатый запах тлена мешался с ароматом цветов и сандала. Мертвеца со всех сторон обложили дровами. Его приготовили к кремации.

Рядом на таком же постаменте запылал костер, распространяя запах горелого мяса. Если бы не ветер, уносящий дым в сторону моря, находиться там без привычки было бы невозможно.

Гор вел долгие переговоры с участниками церемонии. Те бурно жестикулировали, то ли возражая, то ли выражая согласие. Несколько купюр перекочевали от европейца к ним, и дискуссия пошла на убыль. Аля боролась с тошнотой, ей хотелось в туалет. От солнца разболелась голова, саднили натертые ноги.

— Все в порядке, — сообщил Гор, приблизившись. — Сегодня ты пройдешь обряд посвящения.

— Зачем?

— Без этого никак нельзя, — улыбнулся он. — Шиваиты поклоняются чарасу. Ведь Шива — Господь Чараса. Ты должна приобщиться его сути…

— Я хочу в туалет!

Он отвел ее в заросли колючих кустов и предупредил:

— Будь осторожна. Здесь водятся змеи и ядовитые насекомые.

Солнце клонилось к закату. Тени стали темнее и четче. На постаментах с треском догорали останки покойников. Черноволосый подросток сметал с камней пепел и мусор.

Остальное произошло словно в тумане. Аля слабо помнила детали «обряда». Все началось в сумерках. Кто-то в черном тюрбане и набедренной повязке, сплошь увешанный амулетами, взгромоздился верхом на готовый к сожжению труп. В раскрытый рот мертвеца набросали сухой травы и подожгли. Разгорелся крохотный костер.

Гор заставлял Алю смотреть на ритуал «поклонения чарасу», как он называл жуткое действо.

Индус бросал в разведенное пламя какие-то темные крупинки.

— Это семена черного кунжута, — нашептывал ей в ухо доктор. — Они символизируют скверну, которая привела тело к смерти. Сжигая скверну, мы очищаемся…

Аля чуть не упала в обморок от духоты и ужасных запахов. Гор поддерживал ее за талию горячей рукой и что-то непрерывно шептал. Этот шепот не давал ей отключиться.

— Точно так же поклонялись чарасу тысячи лет назад… Теперь этот обряд можно увидеть только в Гоа… Больше нигде…

Она хотела бы убежать отсюда, зарыться в гостиничном номере под простыню, заткнуть уши и уснуть. А утром убедиться, что это был жуткий сон.

— Это ведь сон?.. Правда?..

— Вся наша жизнь — сон… — откликнулся Гор. — Необходимо очнуться от иллюзий… прозреть…

Он сунул ей в руку раскуренную трубку и сказал:

— Попробуй, это чилом…

— Не могу!

— Божественный аромат Шивы… Через иллюзию постигаешь иллюзорную суть мира… Подобное лечат подобным…

В ее губы ткнулось что-то твердое — мундштук, влажный от чужой слюны. Аля отбивалась, и Гор сам сделал затяжку, а потом заставил ее вдохнуть дым изо рта в рот. Поцелуй со вкусом чараса. У нее перед глазами все поплыло.

— Шива благословляет тебя…

Вокруг раздавались заунывные песнопения мандо. Небо на западе покраснело, как шафрановые одежды буддистских монахов. Пальмы стояли, словно облитые кровью. Шумел прибой.

— Ты когда-нибудь курила?

— В юности…

Аля почти не ощущала, что делает. Кажется, берет в губы мундштук и втягивает в легкие дурманный дым чараса. Тело потеряло вес, она отделилась от него и поднялась над землей, увидела сияющие звезды так близко, что они ослепили ее…

Какая-то женщина в золотых одеждах кружилась в танце до изнеможения, до смертной истомы. Полыхал огонь… блистали молнии… Мертвый мужчина подал Але руку и повел ее под венец… Белое платье, кольцо на безымянном пальце… темные недра дома… вкрадчивые слова… выстрел…

— А-а-ааа! — кричала она, вырываясь из цепких объятий покойника. — А-а-ааа!.. А-а!..

Дым проникал в грудь юркими змейками, которые сворачивались, как детеныши кобры, жалили. Из темной воды вплывал распухший утопленник, цеплялся за Алины волосы, тащил ее в воду, приговаривая:

— Это я… не бойся… это ведь я…

Удары по щекам. Хлесткие. Сильные. Словно сам многорукий Шива бьет ее по лицу, окуривает дурманом и снова бьет. Больно…

— Это я!.. Посмотри на меня!.. Это я!.. Я!..

Сквозь ресницы и дым проступает образ Гора. Еще какие-то лица. Курильщики чилома качают головами. Одна Аля сидит на широкой каменной ступеньке, вокруг нее собрались садху с гирляндами цветов и трав на груди, смотрят, как ее обрызгивают водой. Другая Аля парит над ними в синей вышине, подобно птице. Ей так хорошо, что хочется петь. И вдруг, откуда ни возьмись, налетает гроза, гнет и ломает пальмы, вздымает морские волны. Горят факелы. Шива играет ими, перебрасывает из рук в руку… они мелькают, завораживают, погружают в транс…

Але страшно. Очень. Она зовет на помощь, но ее никто не слышит. Ветер уносит ее голос прочь… в далекую холодную Москву, где ее ждут три заснеженные могилы на разных кладбищах…

— Четыре… — шепчет она. — Уже четыре… Теперь еще мама…

Садху сидят на камнях, скрестив ноги, курят ритуальные трубки. Перед каждой затяжкой они выкрикивают мантры. Славят своего господина, призывают своих братьев разделить с ними этот непостижимый экстаз…