Воющие псы одиночества - Александра Маринина Страница 5

Он медленно кивнул, не отрывай глаз от чего-то оченьинтересного.

Настя обернулась, чтобы посмотреть, что же эти такое, но неувидела ничего, кроме казенной стены, казенного шкафа и казенной поцарапаннойдвери.

- Ты меня осуждаешь? - виновато спросила она. Коротковпомотал головой, что должно было означать отрицание.

- Презираешь, да?

- Аська, прекрати. Ты права. Тебе надо подумать о себе,а не обо мне. Просто я не представляю, как я справлюсь без тебя. Слушай, анельзя как-нибудь отодвинуть это дело, а? Ну хоть подожди, пока Афоня изотпуска выйдет, мне тогда гораздо легче будет.

- Не могу, Юрочка, честное слово. В учебных заведенияхиюль и август - мepтвый сезон, ученый совет не собирается, заседания кафедры проводятсякрайне редко, а то и вовсе не проводятся. Бумажки собирать и подписывать дохлыйномер, то один чиновник в отпуске, то другой. Если я ухожу с пятого апреля, тoy меня есть шанс успеть все, что я запланировала, а если я буду ждать Афоню,который появится только в середине мая, то я совершенно точно ничего не успею.

- Афоня не будет отгуливать весь отпуск целиком,наверняка вернется через пару недель.

- Не надейся, солнце мое, он не вернется. Он непонимает, что с нашим министерством будет через месяц, и на всякий случайиспользует отпуск целиком, а то вдруг потом не удастся. Новый министр - темнаялошадка, никто не знает, чего от него можно ожидать.

- А мне показалось, он нервничает и хочет держать рукуна пульсе, - заметил Юра.

- Вот тут ты прав, он хочет быть в курсе, толькоработать при этом он не хочет. Наш Афоня далеко не уедет, даже, наверное,пределы Москвы не покинет, будет сидеть на телефоне и держать нос по ветру,может быть, и сюда пожалует, в кабинете запрется и будет решать свои личныепроблемы. Только из отпуска он не отзовется и работать не будет, на это нерассчитывай. Тебя может спасти только убийство председателя Госдумы, вот тогдаАфоню точно, выдернут на службу. Но и тебе небо с овчинку покажется.

- Типун тебе на язык, - перепугался Коротков. - Ты чтотакое говоришь-то? Накаркаешь еще. Ладно, я уж сам как-нибудь… Но я все равнобуду тебе звонить. И приезжать к тебе буду.

- Не будешь.

- Буду. Никуда ты от меня не денешься.

- Я тебя не пущу. Дверь не открою.

- Напугала… Чистяков откроет.

- Он не откроет, я его предупрежу. И к телефонуподходить не буду. И мобильник выключу.

- Слушай, не вредничай, а? Ты о своей жизни заботишься- вот и заботься, а я о своей тоже, может, хочу позаботиться. И если мне нуженбудет твой совет, твои мозги или хотя бы просто твои уши, я их все равнополучу, хочешь ты этого или нет. Усвоила?

- Усвоила, - покорно ответила Настя. - А глаза не будутнужны? Или другие части тела?

- Не дерзи начальнику, мала еще. Иди поцелуй дядю вщечку и шлепай отсюда, не мешай старшим по званию работать.

Настя подошла к нему, поцеловала в макушку, в самуюсерединку, где светилась проплешина. От Короткова пахло немытыми волосами,усталостью и безысходностью.

- А ты все-таки не дал мне слово.

- Какое еще слово?

- Честное. Что не будешь дергать меня и грузить работойни за что на свете, что бы ни случилось.

Он снова снял очки и принялся внимательно их рассматривать.

- Ирка собирается на Пасху на Крестный ход идти, -задумчиво произнес он. - Хочет, чтобы я с ней пошел. В Елоховский собор.Сходить, что ли?

- Ты же некрещеный. И неверующий.

- Вот я и думаю… Раз я некрещеный, то в храм мневходить нельзя, так что на службу я в любом случае не пойду, а если снаружипостоять, то, наверное, можно. Или как? Не знаешь, какие там правила?

Настя сначала втянулась в дискуссию, но почти сразу поняла,что Юркин маневр удался вполне. Не даст он ей никакого честного слова и даже несобирается это обсуждать.

* * *

Лиля Стасова давно избавилась, от лишнего веса,обременявшего ее детские годы бесконечными обидами на одноклассников,оттачивавших на ее толстенькой фигурке свое неуклюжее остроумие. Она, конечно,была девушкой крупной, но уж никак не толстой, однако жить продолжала еще потем, детским, правилам, согласно которым она, Лиля, является эталономнепривлекательности и заинтересовать мало-мальски симпатичного мальчика ни прикаких условиях не сможет. И это при том, что у нее было очаровательное лицо,милые ямочки на щеках, появляющиеся, когда она улыбалась, хорошие зубы и густыетемно-русые вьющиеся волосы, каскадом спадающие на красивые округлые плечи.Лилина мама, во времена сияющей молодости слывшая одной из самых сексапильныхдам в мире кино, обладательница миндалевидных зеленых глаз, невероятных ног истоль же невероятной груди, почитала себя единственным эталоном красоты иискренне считала уродством все, что этому эталону не соответствовало. Апоскольку маленькая круглоглазая толстушка Лиля ему уж точно несоответствовала, то девочке с детства было внушено, что она некрасивая, но затоумненькая и очень способная.

С этим самоощущением Лиля и дожила почти до восемнадцатилет, свято уверовав в собственную непривлекательность и утешаясь выдающимисяуспехами сначала в школе, а теперь в институте, где исправно занималась,намереваясь получить профессию юриста, специализирующегося в областидоговорного права. Владислав Николаевич Стасов, Лилин отец, и его вторая женаТатьяна при каждом удобном случае пытались объяснить девушке, что она не простосимпатичная, а очень даже хорошенькая, аппетитненькая и привлекательная, но всебыло без толку.

- Вы просто меня утешаете, - очень серьезно отвечалаЛиля. - Не надо меня обманывать, я вовсе не страдаю от своей некрасивости, уменя нет никаких комплексов. Когда я закончу учебу и получу диплом, то черезпару лет буду столько зарабатывать, что мужики в очередь выстроятся, чтобы намне жениться. Каждому свое.

Стасов и Татьяна приходили в ужас от таких пассажей, имсовсем не хотелось, чтобы девочка ощущала свою ценность исключительно вкачестве денежного мешочка, но пущенные в детстве ростки развились в такуюкорневую систему, что удалить сорняки из девичьего сознания одним легкимдвижением руки никак не удавалось. Мерзкое растение надо было методично травитьразными кислотами, но это могло бы быть возможным только при длительномежедневном общении. А жила Лиля с матерью, к отцу и Татьяне наведываласьнечасто, хотя и регулярно звонила, так что организовать систематическоевоздействие на ее искривленное сознание никак не получалось.

В пятницу, после третьей лекционной пары, Лиля до закрытияпросидела в библиотеке института, старательно конспектируя монографию,указанную в методичке к семинарскому занятию по теории права. В диспозициях исанкциях она разобралась довольно быстро, на гипотезах же застряла надолго,потому что никак не могла взять в толк, зачем это понятие нужно, если взаконодательных актах оно не облекается в словесную форму. Монография быластарой, написанной еще в тысяча девятьсот шестьдесят каком-то там году, нопрофессор, читающий лекции по теории, настаивал на том, чтобы студентынепременно с ней ознакомились, дабы понять движение теоретической мысли иразвитие науки за последние полвека.