Таинственная женщина - Жорж Онэ Страница 5

В старинном особняке на улице Прованс, расположенном в глубине обширного двора, более полувека находится банкирский дом «Барадье и Граф». Барадье – человек лет пятидесяти пяти, толстый, низенький, рыжий, с приветливым лицом и живыми светло-голубыми глазами. Граф, высокий худощавый брюнет с угрюмым бритым лицом и длинными волосами, – полная его противоположность. Под жизнерадостностью Барадье таится деспотическая натура дельца, между тем как за холодностью и сдержанностью Графа скрываются пылкое воображение и темперамент поэта.

Впрочем, оба компаньона всегда удивительно дополняли друг друга: воображение одного сдерживала осторожность другого, суровый деспотизм первого смягчался добродушием второго. В финансовом мире такое сочетание считается весьма благоприятным. Ни один клиент, получивший отказ у Барадье, не уходил из банкирской конторы, не побывав в кабинете Графа. Последний, выслушав просителя, обыкновенно провожал его следующими словами: «Предоставьте это дело мне, я постараюсь все уладить», за которыми в большинстве случаев следовало заключение более или менее выгодное для обеих сторон.

У толстяка Барадье было двое детей: сын двадцати шести лет и дочь восемнадцати, прекрасно воспитанные матерью. Что касается сентиментального, угрюмого Графа, то он был старым холостяком. «Это, – смеялся Марсель Барадье, – самый выгодный дядюшка во всей Франции». Граф любил детей сестры как своих собственных, и когда молодой Барадье совершал какой-нибудь серьезный проступок, он всегда обращался к дяде Графу за помощью. Между Барадье и его сыном уже не раз происходили довольно значительные столкновения. Марсель, выросший в роскоши, быстро осознал свое положение в свете и, бывало, огорчал семью своим поведением. «Впрочем, – говаривал в таких случаях Граф, – ничего серьезного: обычные денежные затруднения…»

Так относился банкир, который сам жил очень скромно, к долгам племянника, которые ему приходилось периодически оплачивать. Когда Марсель являлся к дядюшке вечером, прежде чем отправиться в клуб, тот уже знал, в чем дело. Он принимал самый угрюмый вид, усаживался в свое большое кресло и, глядя на юношу прищуренным глазом, спрашивал глухим голосом: «Ну что? Опять история?»

И пока тот рассказывал о неудаче на скачках или в баккара или о страстном увлечении хорошенькой блондинкой из варьете, которую хотел отбить у него богатый иностранец, Граф молча смотрел на сына своей сестры. Затем банкир обыкновенно отвечал: «Милый Марсель, ты поступаешь легкомысленно, поддаешься влиянию шайки мерзавцев и публичных женщин. Если бы отец узнал о твоем поведении, он пришел бы в негодование и тебе, разумеется, не поздоровилось бы. Что я могу ему возразить? Ведь я некоторым образом поощряю твое дурное поведение. И он прав. Кончится тем, что я сокращу твое содержание… Знаешь, сколько ты получил от меня за этот год?»

На что Марсель восклицал с мольбой: «О, дядя Граф! Клянусь вам, что это в последний раз!» – «Да, ты всегда так говоришь, – ворчал старик. – Что же, она очень хороша, эта девочка?» Тогда Марсель своим воодушевлением воспламенял нежное сердце старика, и дело всегда кончалось тем, что он получал желаемое.

Впрочем, поведение дяди Графа имело некоторые оправдания. Несмотря на свое легкомыслие, Марсель Барадье был прекрасным работником. Богато одаренный природой, он достигал всего без особых усилий. Военная служба не прельщала юношу, и он предпочел Центральную школу, а по окончании ее – лабораторию генерала. Под руководством этого друга отца он сделал много интересных исследований разных способов окрашивания тканей, и старик Барадье всегда говорил с гордостью: «На наших фабриках применяются новые способы окрашивания тканей, открытые моим сыном…»

Это был один из главных аргументов Графа, когда он защищал племянника. На это Барадье отвечал в бешенстве: «Я не оспариваю его способностей, но он работает всего месяц в году, а остальные одиннадцать совершает глупости». Однако с некоторых пор Марсель, казалось, остепенился и увлекся наукой. Барадье и Граф внимательно следили за этой метаморфозой – первый с удивлением, второй с тревогой. Однажды они коснулись этого вопроса в присутствии Тремона.

– Да, Марсель действительно необыкновенный юноша, – сказал им генерал. – Не тревожьтесь, он добьется своего. Он талантлив и настойчив, дайте ему свободу. Вы сами увидите со временем, что я прав.

Услышав эти слова, Граф торжествовал. Барадье был более сдержан. Что же касается самого Марселя, то он почти совсем не бывал в Париже. Уже около трех недель он жил в Труа, на фабрике, уединившись в лаборатории, и являлся домой только для того, чтобы обнять мать, после чего тотчас отправлялся в Ванв, чтобы дать генералу отчет о ходе своих работ. Старый химик и молодой изобретатель проводили вместе целые дни – ставили эксперименты и выверяли формулы. Генерал рассказывал о своих былых и новых похождениях юному сотруднику и выслушивал его любовные признания, по-доброму ему завидуя.