Большая четверка - Агата Кристи Страница 5

Еще день или два после появления у нас фальшивого служителяпсихиатрической больницы я надеялся, что он может вернуться, и отказывался хотябы на минуту выйти из квартиры. Насколько я понимал, у него не было причинзаподозрить, что мы раскрыли его маскировку. Он мог, думал я, вернуться, чтобыпопытаться похитить тело, но Пуаро лишь смеялся над моими доводами.

– Друг мой, – говорил он, – если вам хочется, вы можетеожидать – в надежде насыпать соли на хвост нашей маленькой птичке, но что доменя, я не стал бы тратить на это время.

– Но почему же, Пуаро, – возражал я, – почему бы ему нерискнуть и не вернуться? Если он вернулся один раз – то, в общем, понятнозачем. Он намеревался уничтожить какие-то улики против себя – но ему не удалосьничего сделать, мы уже вернулись!

Пуаро чисто по-галльски пожал плечами.

– Вы не хотите взглянуть на дело глазами Номера Четвертого,Гастингс, – сказал он. – Вы говорите об уликах, но разве у нас есть какие-тосвидетельства против него? Да, конечно, у нас есть труп, но мы не имеем дажедоказательств того, что этот человек убит… Синильная кислота, попавшая вдыхательные пути, не оставляет следов. Далее, мы не найдем никого, кто видел бычеловека, входившего в квартиру во время нашего отсутствия, и мы ничего неузнаем о том, где бывал наш покойный друг Майерлинг… Нет, Гастингс, НомерЧетвертый не оставил следов, и он это знает. Его визит мы можем назватьразведывательной вылазкой. Возможно, он хотел сам убедиться в том, чтоМайерлинг мертв, но я думаю, куда более вероятно то, что он пришел взглянуть наЭркюля Пуаро и перекинуться словечком с тем единственным из своих врагов, когоон действительно должен бояться.

Рассуждения Пуаро звучали, по обыкновению, самодовольно,однако я воздержался от возражений.

– А что насчет дознания? – спросил я. – Полагаю, вы тамобъясните все и дадите полиции полное описание Номера Четвертого?

– И к чему это приведет? Можем ли мы представить дознаниючто-то такое, что произвело бы впечатление на коронера и жюри, состоящего изэтих ваших твердолобых британцев? Разве есть хоть что-то стоящее в нашемописании Номера Четвертого? Нет, пусть сочтут, что данный случай – «случайнаясмерть», и, может быть, хотя и не слишком надеюсь на это, наш умный убийцапохвалит себя за то, что выиграл у Эркюля Пуаро первый раунд.

Пуаро был прав, как всегда. Мы больше не видели служителясумасшедшего дома, а дознание, где показания давал я и куда Пуаро даже неявился, не вызвало интереса у публики.

Поскольку Пуаро, предполагая отправиться в Южную Америку,завершил все дела до моего приезда, сейчас он ничего не расследовал; но, хотяон и проводил большую часть времени дома, я мало чего мог от него добиться. Онсидел, погрузившись в кресло, и весьма холодно встречал все мои попытки завестибеседу.

Но однажды утром, примерно через неделю после убийства, онспросил меня, не сочту ли я за труд сопровождать его во время одногонеобходимого для него визита. Я был только рад, потому что чувствовал: Пуаросовершает ошибку, пытаясь размышлять над происшедшим в одиночку, – и надеялсякое-что обсудить с ним. Но обнаружил, что он не склонен к разговору. Даже когдая спросил, куда мы отправляемся, он не ответил.

Эркюлю Пуаро очень нравилось выглядеть загадочным. Онникогда не делился ни каплей сведений до самого последнего из возможныхмоментов. В данном случае, лишь когда мы благополучно проехали на автобусе и надвух поездах поочередно и прибыли в один из самых унылых южных лондонскихпригородов, он снизошел наконец до объяснений.

– Мы, Гастингс, намерены повидать того единственного вАнглии человека, который действительно много знает о тайной жизни Китая.

– В самом деле? И кто же это?

– Человек, о котором вы никогда не слышали, – некий мистерДжон Инглз. Фактически он отставной государственный чиновник с весьма заурядныминтеллектом, и его дом битком набит китайскими диковинами, которыми он утомляетсвоих друзей и родственников. Тем не менее меня заверили знающие люди, чтопредоставить те сведения, которые мне необходимы, способен лишь этот самый ДжонИнглз.

Несколько минут спустя мы уже поднимались по ступеням«Лавров», как назвал свою резиденцию мистер Инглз. Лично я не заметил ни одноголаврового куста поблизости и потому решил, что название виллы было придумано всоответствии с обычаем пригородов – называть дома как можно бессмысленнее.

Нас встретил слуга-китаец с неподвижным лицом; он проводилнас к своему хозяину. Мистер Инглз оказался человеком плотного сложения, сжелтоватой кожей и глубоко сидящими глазами, странно выглядевшими на его лице.Он встал поприветствовать нас, отложив при этом в сторону только что вскрытоеписьмо, которое держал в руке. На письмо он указал чуть позже, когда мы ужепоздоровались.

– Садитесь, прошу вас. Хэлси сообщает мне, что вам нужныкое-какие сведения и что я могу оказаться полезным в этом деле.

– Это именно так, мсье. Я хочу спросить, знаете ли вычто-нибудь о человеке по имени Ли Чанг Йен?

– Это странно… в самом деле, очень странно. Как выумудрились услыхать о нем?

– Так вы его знаете?

– Я с ним встречался однажды. И я кое-что о нем знаю – хотяне так много, как хотелось бы. Но меня удивляет, что вообще хоть кто-то вАнглии мог слышать о нем. Это в своем роде великий человек – крупный чиновниквроде мандарина, знаете ли, – но дело-то совсем не в этом. Есть серьезныеоснования предполагать, что именно он тот человек, кто стоит за всем этим.

– За чем – «всем»?

– Да за всем. Беспорядки по всему миру, волнения рабочих,которые не дают покоя государствам, революции. Нормальные люди, совсем непаникеры, отвечающие за свои слова, говорят, что за всеми этими случаями стоитнекая сила и что цель ее – ни больше ни меньше, как разрушение мировойцивилизации. В России, как вы знаете, многие видят явные признаки того, чтоЛенин и Троцкий – всего лишь марионетки и их поступки (все до единого)диктуются чьим-то мозгом. У меня нет надежных доказательств, которые могли бывас удовлетворить, но я совершенно уверен в том, что этот мозг принадлежит ЛиЧанг Йену.

– Ох, оставьте, – возмутился я. – Не слишком ли далеко вызаходите? Как может китаец дотянуться до России?

Пуаро раздраженно глянул на меня и нахмурился.