Тайны архива графини А. - Александр Арсаньев Страница 5

Но Бог не дал нам детей, и Александру так и не удалось испытать счастья отцовства, хотя до самой его смерти мы не теряли надежды, что в конце концов у нас будет хотя бы один ребенок, непременно мальчик, которого мы воспитаем настоящим мужчиной и джентльменом.

Нет, я никогда не была синим чулком, и даже недоброжелатель не мог бы назвать меня мужиковатой. Боже сохрани. Не меньше стрельбы и верховой езды меня привлекали музицирование и рукоделие, я неплохо танцевала и умела обращаться с карандашом.

Кстати, о карандаше. Может быть, я не объективен, но слова «умела обращаться с карандашом» кажутся мне слишком скромным обозначением того дара, которым явно обладала автор и главное действующее лицо нашего повествования. Не знаю, входило ли в ее планы иллюстрировать свои романы, но я по мере возможности если вы успели заметить, попытался сохранить и эту часть творческого наследия своей родственницы в качестве иллюстративного материала к ее прозе. Тем более что иногда ее зарисовки имеют самое непосредственное отношение к тому или иному расследованию, и — если хотите — составляют часть ее «метода».

Поэтому если кого-то и шокировали мои неженские увлечения, то лишь потому, что в то время «эмансипация» еще не была переведена на русский язык и означала исключительно европейское явление. Во всяком случае в Саратове, провинциальном и маленьком в те далекие годы.

Я надеялась, что к вечеру следующего дня мое путешествие закончится, если не произойдет ничего непредвиденного. Хотя в мои планы входило посетить кое-кого из родственников и знакомых еще по пути в деревню, поэтому конечного пункта я могла достичь и через неделю. Все зависело от гостеприимства моих соседей и волеизъявления той загадочной особы, которую мы традиционно именуем судьбой. Перекрестившись, я уселась в карету и велела Степану трогать.

Через какие-нибудь полчаса убогие домишки саратовских окраин остались позади, и, оглянувшись, я в последний раз посмотрела на голубые купола церквей.

Сразу же за городом на невысоких холмах начинались ветряные мельницы, принадлежавшие богатым саратовским купцам и украшавшие и без того чудесный пейзаж. Синяя спокойная гладь великой русской реки, живописный издалека Саратов — все настраивало меня на возвышенный лад, а мельницы, как обычно, вызвали в памяти Дон Кихота Ламанчского и его верного оруженосца Санчо Пансу. Мне вспомнились наши с мужем верховые прогулки по этим местам, и слезы невольно навернулась мне на глаза.

Мы проезжали мимо живописного мужского монастыря и мерный звон утреннего колокола на его колокольне вторил моей печали.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я достала свою записную книжку и открыла в ней тот листок, где набросала для памяти предполагаемый маршрут своего путешествия.

Первым пунктом в списке была усадьба близкого друга мужа и моего хорошего знакомого Павла Семеновича Синицына, человека незаурядного и даже оригинального, некогда служившего в Петербурге, а теперь вышедшего в отставку и проживающего у себя в поместье в совершенном одиночестве. За всю его богатую событиями жизнь у него так и не хватило решимости обзавестись семьей.

«Милый Павел Семенович, — думала я, представляя его радость по поводу моего приезда. — Более деликатного человека я не могу себе представить».

Мы не виделись с ним со дня похорон. Он ни разу не осмелился навестить меня, боясь нарушить вдовий покой, а может быть, тревожась за мою репутацию.

Он жил в нескольких верстах от Саратова в маленьком домике прошлого века со своим старым дядькой в окружении нескольких сотен книг и десятка трубок. Мне до сих пор не доводилось бывать там самой, но я хорошо представляла себе эту идиллическую картину по рассказам Александра. Он не мог говорить о своем друге без добродушной улыбки, свидетельствующей о настоящей привязанности к этому милому и мудрому человеку.

Имея государственный ум, он не сумел найти ему достойного применения в столице, и теперь предавался, по его словам, «вольному свободомыслию».

По моему мнению в его идеях не было ничего крамольного, но муж рассказывал, что отставка Павла Семеновича была едва ли не вынужденной, именно благодаря каким-то его «несвоевременным» идеям, не пришедшимся по душе высокому начальству. Не желая поступаться принципами, он предпочел гордо удалиться в добровольную ссылку, чем существовать «применительно к подлости».

Но меня теперь интересовали не государственные идеи старого товарища моего мужа, а его удивительная проницательность и способность непредвзято относиться к явлениям окружающей действительности. За время нашего знакомства он не раз поражал мня неожиданностью и глубиной своих выводов из самых, казалось бы незначительных событий. Он был одним из самых близких Александру людей, тем единственным человеком, с которым мне хотелось поделиться своими сомнениями. И еще одно обстоятельство укрепило меня в желании нанести этот визит: Павел Семенович частенько приезжал к нам в Саратов, и каждый раз к концу вечера они с Александром удалялись в мужнин кабинет, выкурить по трубке и посекретничать.

Эти разговоры носили обычно довольно бурный характер и заканчивались далеко за полночь.

Мне не то, чтобы не разрешалось присутствовать при них, но в их компании я иногда чувствовала себя третьей лишней.

Хотя мы и придерживались европейских взглядов на отношения в семье, но я всегда понимала, что у мужчин могут быть темы, не предназначенные для дамских ушей даже таких просвещенных, как мои.

Я видела, что вдвоем они чувствуют себя намного свободнее, и не возражала против этих аудиенций. Кроме того, я не выношу табачного дыма, а Павел Семенович имел дурную привычку не вынимать трубки изо рта, а во время споров и вовсе напоминал огнедышащий Везувий.

Последний их ночной разговор состоялся за неделю до роковой поездки Александра и, насколько я помню, был особенно горячим. Они весь вечер о чем-то спорили, и, не дождавшись окончания этого спора, я отправилась спать, перед уходом шутливо попросив их не переходить к рукопашной.

Теперь даже самые незначительные детали последних дней моей семейной жизни приобрели для меня особое значение, и я ругала себя за то, что предпочла в тот вечер отправиться в спальню, а не присутствовать при этом разговоре. Временами мне теперь казалось, что я пропустила что-то важное в жизни своего мужа, какие-то мысли или события, которые могли бы пролить свет на его неожиданную гибель.

В последнее время я задавала себе массу вопросов. Например, были ли у моего мужа враги. И не находила на них ответов. А ведь еще недавно мне казалось, что я знаю о нем абсолютно все.

Потребовалось почти полгода, чтобы я поняла, что о чем-то он мог не говорить мне, боясь испугать. То есть из самых лучших побуждений, заботясь о моем душевном покое. Но он наверняка делился своими тревогами с близким другом и мне не терпелось увидеть Павла Семеновича и вызвать его на откровенный разговор.

Мой возница знал о моем желании посетить его деревню и прямиком вез меня туда. Он исколесил с мужем всю губернию вдоль и поперек и ориентировался в ее дорогах не хуже, чем хорошая кухарка в своих кастрюлях. Поэтому я могла не волноваться и спокойно предаваться своим размышлениям.