Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро Страница 5

— Итак, — с чувством воскликнул Сартин, — наш восьмидесятичетырехлетний патриарх снова в Париже, вместе со своей мочекаменной болезнью, которая убьет его, если раньше этого не сделает кофе, и, стряхнув с себя презрение двора, наслаждается триумфом, почти апофеозом, устроенным ему парижанами. Бюст его, увенчанный лавровым венком, выносят на сцену. Надо было видеть, сколько вокруг лилось слез! А все потому, что господин де Ла Виллет решил образумиться! Выше только эмпирей…

— Однако, черт побери, вы-то что там делали? Тоже ходили смотреть на триумф Вольтера?

— Как и все!

До Николя долетали слухи о связи министра с одной из актрис Французского театра; тогда понятно, что его занесло в театр.

— Итак, Виллетт привез в Париж, оэ-оэ, — принялся напевать Ленуар, — Вольтерье, Вольтерье, оэ-оэ…

— А еще говорят, — произнес Николя, — что Вольтер приехал специально, чтобы увидеть на сцене трагика Лекена, однако, когда он прибыл из Фернея, ему сразу сообщили и о болезни актера, и о его смерти.

— Да, да-а, вы пра-а-вы! — вполголоса пропел начальник полиции; он пребывал в отменном расположении духа, а вкусная еда и тонкие вина лишь усугубили его превосходное настроение.

Ах! Какое горе у меня случилось,

Говорит Харону Мельпомена.

Перебрался через Ахерон Лекен,

Не оставив ни таланта для Ларива.

— Надо ли понимать, что муза трагедии избрала себе нового любимца? — спросил адмирал.

— Все возможно. После смерти Лекена его роли поделили между собой его товарищи-актеры: Моле, Монвель и Ларив.

Николя понимал, что шутливый разговор, какие ведутся во всех парижских салонах, является веселой прелюдией к обсуждению неких серьезных вопросов, ставших поводом сегодняшнего собрания. Зная Сартина много лет, Николя не питал иллюзий относительно своего бывшего начальника; однако он по-прежнему испытывал к нему ностальгическую привязанность, нисколько не уменьшившуюся из-за их недавних серьезных разногласий. Взглянув на бывшего начальника полиции, Николя почувствовал, что сейчас тот затронет неизвестную пока ему, но очень важную тему.

Окинув подозрительным взором подступавший со всех сторон темный сад, министр понизил голос:

— Господа, раз уж сегодняшний вечер собрал вместе добрых и верных слуг короля, надобно поговорить о делах, тем более что мы находимся накануне войны, избежать которой нам не удастся. Во-первых, следует отметить факт, установленный и ставший достоянием общества: королева беременна. Слишком много слухов ходило о неспособности короля. Наиболее хорошо осведомленные…

С довольным видом он поправил сдвинувшийся парик:

— …знали, что никакой операции не требуется. Врачи, с которыми проводились консультации, всегда утверждали, что он в состоянии выполнять супружеский долг. Никаких препятствий. Природа одарила Его Величество гораздо более щедро, нежели его коронованные предки.

— Хорошо сказано… — вздохнул Ленуар.

— Разумеется! Медики Сорбонны весьма изысканны в выражениях.

— Ну, и? — продолжал генерал-лейтенант. — В чем же была закавыка?

— Молодость и неопытность. Два неопытных супруга. Он слишком застенчив, а добродетель удерживала его от приобретения необходимого опыта, и потому ее естественное желание не получало удовлетворения и заглушалось бесплодными и слишком редкими попытками. Наконец благодаря Богу и советам императора [7]великий труд увенчался успехом! Но на смену опасностям преодоленным явились иные опасности, не менее грозные.

— Известие о беременности королевы, — подхватил Ленуар, — породило целый поток грязных пасквилей, направленных против Ее Величества. У нас не хватает агентов, чтобы выслеживать авторов памфлетов. Сколько помоев выливается к подножию трона! Увы, этому потоку во многом способствуют англичане, и не только они!

— Слухи действительно ходят весьма странные. У продажных писак поистине железные задницы! Говорят, некий принц, любитель интриг и жадный до сплетен, приложил к этим памфлетам не только свою руку, но и перо. Если признаться, переписка его наполнила меня ужасом.

На кого намекал Сартин? Для Николя только Артуа, Прованс и герцог Шартрский соответствовали этому портрету. В случае рождении дофина больше всех терял герцог Шартрский.

— Легкомыслие Ее Величества, небрежение этикетом, ее выходящие за рамки приличий игры и развлечения сами по себе питают всевозможные слухи. Называют придворных из ее окружения, которым приписывают… Ее кружок…

— Обуявшая королеву страсть к игре, — снова подхватил Ленуар, — позволяет любому приблизиться к ней как в Версале, так и в Марли, где ее салон открыт для всех, без различия званий и титулов, лишь бы человек был прилично одет. Беременность вряд ли повлияет на это увлечение, ибо многие другие забавы ей вскоре запретят. А тем, кто во время игры держит банк, придется принимать меры, дабы оградить ее от мошенников.

— А герцогини…

— Банкометы убедили Ее Величество перед началом игры обвязывать стол по кромке лентой, чтобы, когда ставки сделаны, высота столбиков луидоров не превышала высоты сей ленты; превышение банкометы сразу заметят.

— Подобная предосторожность, — заметил Николя, — препятствует мелким мошенничествам; однако есть мошенничества и более крупные, в чем я сам имел возможность убедиться. Например, легковерные игроки нередко доверяют свои деньги сидящим за игорным столом придворным дамам. Когда эти дамы выигрывают, многие из них отказываются отдавать выигрыш. А однажды какой-то тип попытался всучить банкомету под видом луидоров сверток с жетонами!

Сартин постучал ножом по пустому бокалу. Хрусталь зазвенел, призывая к тишине.

— Господа, мы отклонились от темы. Мы почитаем нашу королеву, и наш долг защищать ее даже от нее самой. Грядут не лучшие времена. Помимо войны с Англией королева опасается, что притязания Австрии на Баварию могут иметь печальные последствия. И хотя она уверена, что король Пруссии вряд ли сумеет подтолкнуть нас к разрыву союзнических отношений с Австрийским домом, ей известно, что, закрывая глаза на аннексии Австрии, мы не чувствуем себя обязанными оказывать ей поддержку, дабы она могла сохранить аннексированные земли.

А еще, подумал Николя, королева поддерживает Сартина в его беспрерывной вражде с Неккером, о чем без устали судачат досужие языки. Генеральный контролер финансов ловко воспользовался докладом вернувшегося из Бреста герцога Шартрского. Готовясь получить патент генерального контролера Морского министерства, герцог разоблачал злоупотребления в использовании крупных сумм, доверенных министру морского флота. Ходил слух, что в случае ухода Морепа Шартр надеялся занять его место. Ленуару, известному своей преданностью бывшему начальнику полиции, тогда пришлось явиться в парламент и отчитаться в расходовании сумм, выделенных его ведомству. Последствий сей инцидент не имел, и все же король, всегда дружелюбно относившийся к Ленуару, прислал ему свой портрет [8]в роскошной раме, дабы загладить нанесенную генерал-лейтенанту обиду и выразить свое доверие.