Не тяни леопарда за хвост - Элизабет Питерс Страница 5

Ах, как несправедливы к Эмерсону те, кого он не осчастливил своей дружбой! Как они жестоки к этому удивительному человеку! Характер у него, конечно, взрывной, но ведь и отходчивый. Громы и молнии не длятся дольше пяти минут — и вот уже он снова спокоен и дружелюбен. А кто еще, скажите, смог бы сохранять почти королевское достоинство после стычки с обезумевшей мокрой кошкой? Бастет налетела на него со всего маху и свалила с ног, рубашка его промокла, на брюках расплывались пятна от мыльной лужи, но Эмерсон и бровью не повел, словно устроился в шезлонге под жарким египетским солнцем.

— Ага, вот она! — вырвал меня из раздумий глубокий голос. — Огромная просьба, Амелия. Воздержись от комментариев, пока я не дочитаю до конца.

— Я вся внимание, дорогой.

— Итак... "Экстренное сообщение. Новые факты дают надежду на разгадку трагедии в Британском музее. Наш корреспондент из достоверных источников узнал о скором возвращении на берега туманного Альбиона прославленных ученых и детективов. Профессор Рэдклифф Эмерсон с супругой Амелией Пи-боди Эмерсон, о чьих подвигах не раз сообщала своим читателям наша газета...

Тут и святой не утерпел бы!

— Силы небесные! — выпалила я, поднимаясь в ванне во весь рост.

Поверх края мокрой газеты вспыхнул ослепительный синий огонь. Этот взгляд я знала слишком хорошо.

— Помилуй бог! Эмерсон!!! Ты же не думаешь, что я причастна к этому безобразию?! Сам посуди — даже если бы мне и захотелось разобраться с вредной мумией (да-да, знаю, знаю! Согласна! Мумия тут ни при чем!), то когда бы я успела связаться с мистером О'Коннеллом?! Газете-то наверняка не меньше месяца...

— Всего лишь две недели, — уточнил Эмерсон. Отшвырнув газету, он встал с пола, но взгляда от меня не отвел. Ярко-синее пламя разбушевалось вовсю.

— В чем дело? Ты мне не веришь?!

— Верю, Пибоди, верю. — Эмерсон стащил насквозь промокшие брюки и взялся за оставшиеся на рубашке пуговицы.

— Будь добр повесить брюки на стул! Я отдала всю нашу одежду в стирку. Неизвестно, когда ее... Ты что творишь?!

Влажная ткань рубашки не желала поддаваться. Одно движение широченных плеч — и проблема была решена. Пуговицы стрельнули во все стороны.

— Афродита... — хрипло прозвучало в ванной. — Афродита, рождающаяся из пены морской.

— Ха-ха-ха! Не смеши меня, Эмерсон! Дай-ка полотенце...

В один прыжок любимый перемахнул ванную и стиснул меня в объятиях.

— Прекрати сейчас же! Окно! Окно открыто! Эмерсон! Средь бела дня! В любую минуту может появиться коридорный... Рамсес... Абдулла...

Напрасный труд. Ссылка на некий сборник арабской поэзии — вот и все, чего мне удалось добиться в ответ. Уверяю вас, ни одна, даже самая любящая английская супружеская пара не рискнет воспользоваться советами из этого сборника. Убедившись, что все разумные доводы тщетны, я... прекратила сопротивление. А что еще оставалось делать? Эмерсон как никто другой умеет убеждать. Еще через полчаса я уже готова была согласиться, что некоторые — не все, заметьте, лишь некоторые! — примеры из арабской книжки очень даже достойны подражания.

* * *

Расставание с Абдуллой и его несметной родней далось нам нелегко. С тяжелым сердцем прощались мы с нашими верными друзьями на каирском вокзале. Абдулла, правда, рвался проводить нас до Порт-Саида (за наш счет), но мне удалось его отговорить. Несмотря на седину, этот добродушный гигант силен, как немногие юноши, но уж больно склонен к драматическим представлениям. В минуты уныния Абдулла принимается стенать, жалуясь на беспощадную старость, близкую кончину и вечную разлуку с «Отцом Проклятий и Ситт Хаким». Чем дольше прощание, тем болезненнее. Болезненнее для нас с Эмерсоном, а не для самого Абдуллы, — как и все египтяне, тот обожает любые представления.

Благодаря моим усилиям последние наши минуты в Египте не были омрачены черной тоской Абдуллы. Все мужчины, не исключая и Эмерсона с Рамсесом, по местному обычаю устроились на корточках, и станция огласилась шутками, смехом, воспоминаниями о событиях прошедшего сезона. А когда подошло время отправления, наши верные друзья под пронзительный паровозный гудок на руках внесли нас в купе.

— Да сохранит тебя Аллах, Отец Проклятий! — многоголосым хором звучало вдогонку медленно двинувшемуся поезду. — Да будет благословение Всевышнего с тобой и твоей ученой женой, Ситт Хаким! Да пребудет всегда мир в ваших сердцах!

Ах, что это были за трогательные мгновения!

Признаться, морская часть путешествия меня слегка тревожила. Точнее, не столько само путешествие, сколько путешествующий без постоянного надзирателя Рамсес. Юноша, исполнявший эту нелегкую обязанность, вынужден был покинуть свой пост в силу сложившихся обстоятельств. Чтобы не утомлять вас подробностями, читатель, скажу лишь, что гувернера Рамсеса арестовали по обвинению в предумышленном убийстве, но нам удалось вытащить его из-за решетки. Прямо со скамьи подсудимых молодой человек вместе с невестой отправился в Англию. Еще одно юное чувство благодаря мне расцвело пышным цветом.

Однако как ни счастлива я была соединить два любящих сердца, отъезд мистера Фрейзера причинил нам массу неудобств. Видите ли, я не понаслышке знаю, какую серьезную угрозу для пассажиров, команды корабля и навигации в целом представляет Эмерсон-младший, оставленный без присмотра. О нервах родителей и говорить не стоит. Любящий папуля наотрез отказался разделить нашу каюту с сыном. Только поймите меня правильно, читатель! Эмерсон просто обожает Рамсеса, но... "время от полуночи до восьми утра — не в счет". Вы наверняка узнали автора цитаты.

Редчайший случай. В кои-то веки Рамсес не доставил нам никаких хлопот. Вечерами все внимание малолетнего экспериментатора занимали попытки мумифицировать лягушек, а при свете дня (как ни прискорбно, но факт) это самое внимание переключалось на сборник арабской поэзии, который папуля, изнемогая от усталости после арабских опытов, однажды забыл сунуть под матрац. К несчастью (или к счастью — это уж как кто сочтет), интерес Рамсеса к не совсем традиционной поэзии обнаружился лишь при подходе к Лондону, поскольку наш сообразительный отпрыск всякий раз аккуратненько возвращал книгу на положенное место.

Едва устроившись на борту парома, я зарылась в свежую прессу. Свежую — это громко сказано, но все же газеты были значительно свежее тех, что ждали нас в каирском отеле. Обратите внимание на мою предусмотрительность! Заполучив газеты, я первым делом вырезала все статьи по интересующему меня вопросу, и правильно сделала. К величайшему возмущению пассажиров, Эмерсон отправил все остальное за борт. Я же, прихватив вырезки, подыскала подходящий шезлонг (подальше от моего благоверного) и вникла наконец в дело зловредной мумии.

Как и следовало ожидать, комментарии Эмерсона в ванной можно было вовсе не принимать во внимание, как несерьезные и даже не соответствующие действительности. Справедливости ради замечу, что в этом не было его вины: только человек, способный читать между строк, добрался бы до сути искаженных, перевранных репортерами фактов.