Платный сыр в мышеловке - Валентина Андреева Страница 5

Следовало немедленно купировать приступ невроза у подруги, и я радостно отметила, насколько быстро и почти незаметно мы доехали. Наташка моих стараний не заметила. Остановившись на противоположной стороне, долго и отрешенно всматривалась в окна бывшего дома Кириллова. Мне и в голову не приходило ее торопить. Реши она в этот момент повернуть домой — я бы не возразила.

— Не понимаю… — тихо сказала Наталья себе под нос. — Все давно быльем поросло. Даже если бы судьба повернула по-другому, ну не ужились бы мы с ним, потому что… Потому что мне очень повезло в жизни с Борисом. А вот сижу и думаю: «Это Вовкина улица, по ней он ходил домой и из дома, здоровался со знакомыми…»

«Дальше будет хуже», — решила я, полезла в бардачок за пачкой одноразовых платков, подруга везде пихала их с запасом, и вдруг услышала:

— Все! Вылезаем!

Этой решительной команды я не ждала, вздрогнула и, торопливо возвращая крышку бардачка на место, невольно прищемила себе пальцы, машинально отметив: «Мне тоже больно!»

3

Подъезд был закрыт на кодовый замок, но нам повезло ввалиться внутрь с тремя тинейджерами. Без всякого стеснения от присутствия посторонних они добросовестно угощали друг друга пинками, подзатыльниками и тычками. Вроде как шутливыми. При этом гоготали и орали на все лады. То ли от боли, то ли от кратковременного счастья прямого попадания по прямому назначению. Вломившись в подъезд, компания с шумом заняла грузовой лифт, зародив в наших душах серьезные опасения, что без повреждений до нужного этажа техника не доберется. Прогноз не оправдался. Пока мы ждали прибытия маленькой кабины, грузовая остановилась на третьем этаже и шумная троица выскочила на лестницу. Похоже, кому-то из троих надлежало слететь по ступенькам вниз, чтобы вновь продолжить поступательное движение вверх. Все это безобразие не позволило Наталье отвлечься на очередные переживания, хотя Кириллову приходилось подниматься на свой этаж, пользуясь этими же подъемниками. Странное ощущение. Человека уже нет, а все без изменения. Получается, наша исключительность живет лишь в нашем сознании. Ну еще в сознании родных и любимых…

— Хватит спать!

Наташка резко дернула меня за руку, и мы не мешкая влетели в лифт, с перепуга нажав на кнопку последнего этажа. Оттуда уже спустились на седьмой и нерешительно остановились у металлической двери квартиры с номером 92.

— Если выйдут соседи из других квартир, говорим, что мы делегаты банка, — торопливо зашептала Наташка. — Кириллов просрочил платежи по ссуде, нас интересуют причины и сроки возврата денег. Господи, прости мою душу грешную…

Подруга перекрестилась и неуверенно нажала кнопку звонка. Но смотрела при этом на соседнюю дверь. Из квартиры донеслось какое-то шевеление, однако открывать замок не торопились. Наташка молниеносно обернулась к девяносто второй квартире, судорожно вцепилась в сумочку, выставив ее перед собой в качестве щита.

— Если за дверью Кириллов, не важно, живой или мертвый, но лучше живой… Блин! Тогда я его точно убью.

Наташкин голос был похож на шелест осенних листьев, на что была похожа она сама — не знаю, не видела. Решала вопрос: можно ли убить живого Кириллова известием о мифической непогашенной ссуде в миллион евро. Вопрос так и остался открытым. Кто-то внутри квартиры завозился с замком, Наташка мгновенно юркнула за меня. Я шагнула в сторону именно в тот момент, когда дверь распахнулась. На нас выжидательно и напряженно смотрела пожилая женщина в очках. Черное платье подчеркивало ее худобу, седые волосы были аккуратно собраны в пучок и заколоты сзади. Я окаменела. А все из-за Наташки, лицо которой надежно скрывал щит из ее же собственной сумки. Как только руки не отсохли.

Наверное, за свои годы женщина многого навидалась, поскольку удивления и не выказала, просто попыталась закрыть дверь. Но тут ожила Наташка. Подруга не тот человек, из которого слова не вытянешь, а ее молчание явно затянулось. Сумка опустилась до уровня талии, Наташка продемонстрировала квадратные глаза и пролепетала:

— Здравствуйте, Анна Марковна. Вы меня не помните?

Дверь немного притормозила, потом открылась настежь:

— Здравствуй, Наташа. — Легкий кивок в мою сторону и громкое дополнение: — Заходите.

Не дожидаясь, когда мы воспользуемся приглашением, Анна Марковна, кутаясь в пуховый платок, развернулась и пошла в глубь квартиры. Мы замешкались в коридоре, не зная, стоит ли разуваться. Судя по налету пыли на полках вешалки и зеркале, в квартире давно не убирались.

— Здесь нет сменной обуви, проходите так. — Анна Марковна словно прочитала наши мысли. — Я сейчас.

Мы переглянулись. Шутки кончились. Мы стояли у порога чужой и совсем не театральной трагедии. В этом случае Наташкины переживания гроша ломаного не стоили, ибо в них она больше всего жалела себя.

Обстановка в комнате была спартанская — ничего лишнего, навороченного. Диван, кресло, дешевые шкафы-купе, компьютерный стол. Пожалуй, только сам компьютер отличался дороговизной. И на всем, кроме дивана, пыль. Сиденье было занято фотографиями. Штук шесть фотографий Наташки веером лежали на отшибе. Подругу в ее младые годы я не узнала. Взглянув на нее в натуре, подумала, что она слишком хорошо сохранилась. Хотя от милой доверчивой девчушки с огромными глазами и пухлыми губами ничего не осталось, все же складывалось впечатление, что будто моя Наташка неожиданно впала в детство и выпала из него крайне неудачно, застряв где-то на стадии стойкого пятнадцатилетия. Склонив голову набок, застенчиво улыбаясь и легко помахивая сумочкой, она таращилась исподлобья куда-то в угол. Мало того, левой туфлей пыталась выписывать восьмерку на зеленом паласе. Ей противодействовали два фактора: каблук и неустойчивость. В результате она без конца оступалась.

Едкое замечание, которое я собралась отпустить в ее адрес, так и осталось невысказанным. Зря только рот открыла. Проследив за взглядом подруги, я увидела телевизор с большим экраном. Нет, не плазменный, ибо он не висел на стене, а занимал всю поверхность тумбочки. На телевизоре стояла фотография в рамочке, перед ней — почти опустевшая стопка, накрытая сверху засохшим куском черного хлеба. Мужчина на фотографии был кинематографически красив и не совсем серьезен. В уголках его губ пряталась то ли смешинка, то ли легкая ирония. На человека из моего сна он совершенно не походил. Смотрел на нас в упор и, казалось, спрашивал: «Ну как вам тут, девушки?»

«Вот так с катушек и слетают», — закрыв рот, подумала я и осторожно потянула Наташку к выходу. Она упрямо вырывалась.

— Я собиралась на кладбище. — От очень тихого голоса Анны Марковны мне сразу захотелось сесть на пол, о ее присутствии в квартире я совсем забыла. Но на Наташку он оказал положительное воздействие. Подруга выронила сумку, вытянулась в струнку и сразу вернулась к своим годам.

— Мы с вами! — решительно заявила она, подняла сумку и, без конца оглядываясь на фотографию Кириллова, торопливо поведала о мистическом наваждении, которое преследует ее еженощно. Попутно обругала бывшую жену Владимира и дочь, затем принялась их жалеть. В конце концов заявила, что Володька поступил очень непорядочно, уйдя из жизни так рано.