Ревизор 007 - Андрей Ильин Страница 5

— Прекратить пререкаться!

— Но туалет…

— Попросите у врачей «утку», и пусть ее выносит кто-нибудь из персонала! Ясно?

— Ясно.

— Что?!

— Так точно!

— Кругом! И шагом марш!

Оперативник неспешно развернулся и пошел в палату, проклиная про себя начальство, но более всего того кретина в гипсе. Тоже, понимаешь, устроили армию, как молодому…

Его молитвы были услышаны.

Час спустя дверь палаты открыл мужчина в штатском.

— Что, сержант, не нравится няньку изображать?

— А кому понравится…

— Тогда — встать! И шагом марш. Кончилась твоя служба.

Мужчина показал удостоверение подполковника ФСБ. Сержант на всякий случай перезвонил своему начальству.

— Как так сняли пост? — возмутился майор в телефонную. трубку, переданную мужчине в штатском.

— Так и сняли. Согласно приказу директора областного Управления ФСБ.

— Да вы что? Он же наш!

— Какой же он ваш, если у него в квартире найдено поддельное удостоверение полковника ФСБ? Между прочим, со всеми печатями. Так что остынь, майор. Не духарись. Если хочешь, можешь поставить свой пост в коридоре.

— Хочу! И поставлю!..

Последующие два дня прошли скучно. Эфэсбэшный охранник безвылазно находился в палате, тихо свирепея на свою судьбу. Медсестры заходили редко. Хотя должны были вдвое чаще, так как «уток» стало две.

Милицейский оперативник сидел на стуле, приставленном к стене возле двери палаты, и откровенно скучал.

На третий день в палату вошел все тот же сменивший посты подполковник в штатском. И главврач.

— Здравствуйте, — поздоровался врач. Подполковник показал глазами на дверь. Охранник тихо просочился в коридор.

— Он может говорить? — спросил человек в штатском.

— Пока еще нет. У него сломана челюсть.

— Когда мы сможем забрать его к себе?

— Не раньше чем через три недели.

— Три недели это очень долго.

— Раньше опасно. Он может не выдержать транспортировки.

— И все-таки нам придется рискнуть и забрать его раньше.

— Когда?

— Завтра!

— Завтра?! Но это опасно! Зачем такая спешка?

— Затем, что это не только ваш пациент. Но и наш тоже. Наш даже больше, чем ваш.

Врач осуждающе покачал головой:

— Вы зря сомневаетесь, доктор. У нас достаточно квалифицированных медицинских кадров, чтобы ваш пациент чувствовал себя не хуже, чем здесь. До свидания…

Охранник зашел в палату.

— Сколько мне здесь еще…

— Всего один день…

Ночью читавший газету охранник услышал какой-то неясный шорох. Из угла, где находился его подопечный. Оперативник опустил газету.

— Эй, ты чего?

Шорох повторился. Гипсовый куль пытался шевелиться.

— Ну ты чего?!

— М-м! — сказал куль.

Охранник встал и подошелк койке больного:

— Что ты?

— М-м-м-ы!

— Сказать что-то хочешь?

— М-м!

Охранник наклонился.

— Ну?

— Бли-же-е, — трудно произнесла забинтованная голова. Охранник приблизил лицо к бинтам. Дальше произошло непонятное. И страшное. Загипсованный больной, резко приподнявшись, ударил охранника головой в нос. Сильно ударил. До хруста ломаемых хрящей.

— А-а!..

Охранник упал, на несколько мгновений потеряв сознание.

Больной медленно, разрывая трубки капельницы, сел на койке. Потом спустил на пол здоровую ногу. И забинтованную тоже.

Он попытался встать, но упал. Еще раз привстал и опять упал на бок. И тогда медленно пополз в сторону приходящего в себя оперативника. Дополз и снова сверху, лбом, ударил его в разбитое лицо.

Оперативник охнул и затих. Теперь надолго.

Несколько минут больной лежал неподвижно, собираясь с силами. Потом пополз в угол, где возле кровати оперативника на столике стоял телефон.

Ему нужен был телефон.

Ему зачем-то нужен был телефон…

Снять его со столика было невозможно, и больной, ударив головой по ножкам, свалил телефонный аппарат на пол. Подполз. Перевернул в нормальное положение, попробовал набрать номер выступами гипса на руке. Не смог. Заметил невдалеке упавшую со столика авторучку. Подполз к ней. Захватил ртом. И, втыкая острие в нужные цифры, стал набирать номер.

Гудки.

Гудки…

— Слушаю вас.

— Мне… Двадцать восьмую… Пожалуйста, — глухо сказал раненый.

— Зачем?

— По личному делу.

— Соединяю.

— Двадцать восьмая слушает.

— Снимите бронь на 920 поезд.

— Фамилия?

— Шамаев.

— Снимаю!

Раненый отодвинул голову от лежащей на полу трубки и пополз в сторону окна. У подоконника он попробовал встать, но левая нога, закованная в гипс, не давала этого сделать. Тогда он изо всех сил ударил загипсованной ногой по чугунным ребрам батареи, стараясь сломать, раздробить мешающий ему гипс. Он колотил сломанной ногой по железу, расшвыривая в стороны куски крошащегося, красного от крови гипса.

После каждого удара он мучительно мычал, потому что вместе с гипсом дробились несросшиеся кости. Но он все равно продолжал бить, чтобы высвободить конечности из сковывающего их плена гипса.

Наконец, цепляясь пальцами сломанных рук за батарею и подоконник, он смог встать. И смог вползти на подоконник грудью.

Долго и мучительно он открывал непослушными пальцами шпингалет. Но не смог. И тогда ударил по стеклу кулаком…

Звон осыпающегося стекла услышала дежурная сестра.

— Где это? — спросила она болтающего с ней сержанта внешнего, милицейского поста.

— По-моему, у меня…

— Там лежачий. И охранник.

— Я тоже охранник!

Снова звякнули, захрустели стекла.

— Быстрее!

Сестра и флиртовавший с ней сержант пробежали по коридору, распахнули дверь седьмой палаты. И испуганно отпрянули.

На полу неподвижно, с разбитым, раздробленным лицом лежал мертвый на вид охранник. Весь пол, из угла в угол, был исчерчен жирными кровавыми полосами. Больного на месте не было. Больной лежал животом на подоконнике разбитого окна и пытался выползти наружу.