Убийственная красота - Фридрих Незнанский Страница 5

Приемник был настроен на «Эхо Москвы». Турецкий вел машину, слушая Венедиктова, который расспрашивал министра по труду и социальной защите населения о том, как народу жить дальше. Господин министр бодрым голосом докладывал, что жизнь народная неуклонно улучшается, и, если отдельные граждане этого не понимают, это их личные неприятности. Турецкий, когда видел этого господина на экране или слышал его голос по радио, непременно представлял себе министра школьником, вечно опаздывающим на уроки и систематически не выполняющим домашние задания. Турецкий прямо-таки видел, как будущий министр, глядя правдивыми глазами в лицо училки Марии Ивановны, травил байки о слепой старушке, которую нужно было довести до поликлиники, или об автомобильной катастрофе, в которой он, будущий министр, спас всех, кого только можно спасти, включая безнадежно погибших. В руках будущий министр держал тарелку с лапшой и щедро развешивал ее на уши доброй и доверчивой Марии Ивановны. Правдивое выражение лица министра сохранилось с тех времен доныне, только в роли доверчивой Марии Ивановны выступает теперь все население страны.

Турецкий сидел за рулем собственного «пежо», поскольку перемещался по городу не в служебных, а в сугубо личных целях. У любимой супруги Ирины Генриховны намечался юбилей. Сороковник. Ирина, к удивлению мужа, приближающую дату воспринимала безрадостно, даже с несвойственной ей хандрой. Вот и гостей собирать отказалась, сказав, что женщины эту дату не отмечают.

И Саша решил устроить жене праздник на двоих. Вернее, на троих, ибо куда же без наследницы Ниночки? Замысел был такой: шикарный стол, который готовят они с Нинулей, и не менее шикарный подарок. Саша уже присмотрел очень милое, изящное кольцо с небольшим бриллиантом. Приобретение подарка и было конечной целью поездки А что? Разве не заслужила? Еще как! Сколько бессонных ночей, сколько тревог принесла Ирочке Фроловской ее семейная жизнь! Разве такого счастья желала она себе, когда влюбилась в молодого, но уже подающего большие надежды стажера Сашку Турецкого? Да она ни о чем таком не думала! Влюбилась — и все. Как любит до сих пор, прощая ему и безмерную увлеченность работой, и другие… гм… гм… увлечения. «Она заслужила все золото мира», — пропел Турецкий и неожиданно для себя затормозил.

Мысли о супруге не помешали ему выхватить наметанным глазом стройную девичью фигурку в коротком белом платье, стоящую у тротуара. Девушка отчаянно голосовала. Александр отметил длинные стройные ноги, хорошенькое смуглое личико, короткие каштановые кудри, тонкую руку в браслетах. Рука трепетала, словно крыло раненой птицы. Ну и кто же в такой ситуации не остановится?

— Мне к университету. Подбросите? — с мольбой в голосе спросила девушка, склоняясь к приспущенному стеклу.

— А я было подумал, что вам на пожар. Садитесь, — разрешил Турецкий.

— Ну почти угадали. — Девушка опустилась рядом с ним на сиденье и улыбнулась.

На щеках ее при этом образовались очень милые ямочки. Саша отметил также ряд жемчужно-белых зубов.

«Эх, молодость, молодость, — с легкой грустью подумал Турецкий. — Все натурально, все очаровательно и безо всяких усилий».

— А что, в универе пожар? Вы из пожарной команды?

— Нет, это у меня пожар! Это я горю синим пламенем. Переэкзаменовка. Препод ждет, а я здесь торчу и никто не останавливается! Представляете?

— Но кто-то все же остановился.

— Да, спасибо вам! Ой, я не спросила, а сколько это будет?..

— Считайте, что вам повезло. Перед вами гусар, а гусары с дам не берут-с. Тем более что нам по пути.

— Ой, вот спасибо! Здорово! У меня, честно говоря, финансовый кризис.

— И не только финансовый?

Девушка рассмеялась. Она была очень естественна. Никакого жеманства, кокетства. Легкая такая девушка.

— Да уж. Не только. Имеются и другие проблемы.

— Так вы не отличница? И не комсомолка?

— Нет, я двоечница, — снова рассмеялась девушка. И ямочки опять заиграли на лице.

«Какая у нее удивительная кожа. Нежная, чистая, словно персиковая», — весьма шаблонно подумал Александр и почувствовал некоторое душевное волнение.

— На каких же факультетах держат нынче двоечниц?

— На филфаке. Но я не круглая двоечница. Просто меня женщины-преподаватели не любят.

— Завидуют, ясное дело.

— Чему?

— Молодости и красоте, чему же еще!

— Ну, они у нас и сами еще ничего себе. Хотя, конечно, староваты. Самой молодой — сорок. Это уже почти старость. Вот я ей и пересдаю.

«Сорок — это уже почти старость! Слышала бы Ирина!» — Александр хмыкнул и спросил:

— Что, если не секрет?

— Историю искусств. Искусство северного Возрождения.

— О! Снимаю шляпу. И как, готовы?

— Ну… Не знаю. Можно, я потренируюсь?

Девушка тряхнула кудрями и, не дожидаясь ответа, начала:

— Небольшой стране, включающей территорию нынешней Бельгии и Голландии, суждено было стать в пятнадцатом веке самым ярким после Италии очагом европейского искусства. Нидерландские города, хотя и не были политически самостоятельными…

Александр не слышал слов, наслаждаясь чистым, звонким ее голосом, легким ароматом духов, поглядывая на четкий профиль с прямым, аккуратным носом и слегка выставленным вперед подбородком, выдающим упрямый характер.

— …По праздникам створки алтаря распахивались, и перед прихожанами возникало во всей лучезарности ван-дэйковских красок зрелище, которое должно было в совокупности своих сцен воплощать идею искупления человеческих грехов и грядущего просветления.

— Как-как? — прислушался Александр.

— Идею искупления грехов и грядущего просветления, — на секунду задумавшись, повторила девушка и тряхнула каштановой гривкой.

— Боже, твоя воля! И где это искупление грехов? Где просветление? С пятнадцатого века и поныне никакого просветления. Зато грехов — хоть отбавляй.

— …Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… — чуть грустно проговорила девушка.

— О, да вы знакомы не только с искусством северного Возрождения, но и с Екклесиастом! — изумился Александр. — Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Хочется немедленно познакомиться со столь славной представительницей…

— Настя, — улыбнувшись, перебила его девушка.

— Александр Борисович, — чуть склонил голову Турецкий.

— Я, Александр Борисович, вообще-то больше люблю философию древнего мира. Конфуций, Лао-цзы, притчи царя Соломона, древние греки… Действительно, нет ничего нового под солнцем, и не скажешь лучше, чем-то кто-то из древних уже сказал об этом. Ну вот мы почти приехали. У следующего светофора остановите, пожалуйста.