Проверка на преданность - Кирилл Казанцев Страница 5

Но в положении, в котором сейчас оказался Антон Копаев, они как раз решали очень многое. Заподозри преступники, что он из полиции и подбирается к ним, участь его будет тут же решена. И Антон вполне отдавал себе отчет в том, что ему постоянно грозит. Быть осторожным всегда, а не только тогда, когда чувствуешь опасность, он приучил себя еще в Каменске, когда только начинал работать. Теперь же эту осторожность возвел в гораздо более высокую степень.

Антон никогда не возвращался домой одной и той же дорогой, всегда долго и тщательно «проверялся», чтобы быть уверенным на сто процентов, что за ним нет слежки. Он понимал – более беззащитным, чем в собственном доме, человек быть просто не может, разве что в бане. Спокойно лечь спать и знать, что утром проснешься – это очень важно. Ни один человек, каким бы сильным характером, какой бы железной волей он ни обладал, не сможет находиться в состоянии тревоги, чувствовать смертельную опасность круглые сутки. Любой психике нужна передышка, нужен отдых.

И Антон очень старательно, почти с маниакальным упорством берег свой дом, свою безопасную нору от того, чтобы кто-то не узнал ее местонахождение. Более того, у него существовало множество индикаторов, которые подсказывали ему, что жилище не тронуто, его не посещали или не пытались посетить нежелательные лица.

Он петлял по улицам, подолгу сидел на лавках, делал непредсказуемые и нелогичные повороты, дважды использовал проходные дворы и арки, которые позволили бы заметить возможную слежку и уйти от нее. Все это делалось старательно и обдуманно. Так, чтобы его сегодняшний маршрут не походил на вчерашний, позавчерашний и третьего дня.

Вот и подъезд. Магнитный ключ, и дверь открылась. Теперь еще одна регулярная процедура. Приготовленные и зажатые в руке предметы быстро занимают свое место. На носу оказываются очки, с чуть затемненными стеклами и в большой массивной оправе, под носом наклеены заметные усы, которые меняют рисунок носогубного треугольника. Быстрым отработанным движением Антон снимает куртку и выворачивает ее наизнанку. Куртка хитрая, двусторонняя. Снаружи она темно-серая, без всяких особых отличий, такая, каких полно в городе, а вот внутри – синяя, с красными и белыми полосами, которые бросаются в глаза и запоминаются.

Изменив походку на тяжелую и неуклюжую, ссутулившись, Антон поднялся на третий этаж. Сегодня никто из соседей ему не встретился. Когда встречались, он здоровался, не поднимая глаз, хрипловатым голосом и с видом утомленного нездорового человека.

Теперь входная дверь. Первым делом тонкий резиновый коврик перед нею. Сам Антон на него никогда не наступал, но в свое время старательно и долго экспериментировал, выясняя место, куда обычно наступают люди, отпирая дверь ключом. Или отмычкой. Именно в том месте под ковриком лежали четыре тонкие колбаски из пластилина. Если на них наступить, то через подошву обуви не почувствуешь, зато колбаски расплющатся.

Антон осторожно отогнул край коврика и убедился, что его индикатор цел. Теперь второй – две спички. Они подсунуты под уплотнитель, и, если дверь открыть, спички обязательно упадут. Можно попытаться перехитрить хозяина и при закрывании двери сунуть спички на место. Но дело в том, что Антон вкладывал их по-особенному. Повторить такое постороннему случайно, скорее всего, не удастся. Правда, всегда можно было предположить, что за дверью и самим Антоном в процессе ее открывания преступники могут наблюдать через глазок двери напротив.

Спички тоже оказались на месте. Антон вставил ключ, отпер замок металлической двери. При этом он стоял сбоку, чтобы возможное взрывное устройство между наружной и внутренней входными дверями основную часть своей энергии выбросило на лестничную площадку, так у него оставался шанс уцелеть. Взрывного устройства тоже не оказалось. На месте была и тонкая шелковая нить, натянутая на уровне щиколоток.

В квартире индикаторов не было, кроме того, что у Антона заведено всегда класть вещи на строго определенное место. Ну, и, конечно, замаскированный объектив камеры наблюдения, направленный на входную дверь и соединенный с датчиком движения. В случае его срабатывания на мобильный телефон поступил бы сигнал, и тогда Антон на экране увидел бы то, что показывает камера в квартире. Датчик сегодня не срабатывал.

Проверив, насколько плотно задвинуты шторы на окнах, Антон, наконец, переоделся, умылся и занялся приготовлением ужина. Неприхотливый ужин из полуфабрикатов, неизменный сок, просмотр местных новостей по телевизору. Антона такой размеренный режим жизни в своей «норе» не угнетал. У него даже кровать была на высоких ножках, которая не позволяла подложить под нее взрывное устройство. Это была жизнь-борьба, и, как всякая борьба, она требовала от него собранности, силы духа и выносливости.

Антоном двигала ненависть. Не ослепляющая безрассудная ярость, не гнев, из-за которого люди теряют над собой контроль, а холодная рассудочная ненависть к людям, с которыми он боролся. Он так решил. Наказав того, кто убил его мать, теперь он должен наказать других таких же. Тех, из-за которых гибнут неповинные люди, невинные сидят в тюрьмах, кого пытают и унижают в камерах отделов полиции пьяные оперативники и участковые. Один случай с насилованием бутылкой из-под шампанского чего стоил. Об этом говорили по телевизору уже третий день.

Антон ненавидел этих нелюдей в полицейской форме и решил посвятить свою жизнь борьбе с ними. В память о матери. И он готов был жить такой жизнью годы, десятилетия, если ему будет столько отпущено. Готов был отрешиться от всех земных благ ради собственной борьбы.

Глава 2

Антон спрашивать не стал, но фигура его помощницы Полины явно говорила об увлечении спортом. Невысокая, стройная, крепко сбитая. И икры ног спортивные, и согнутая невзначай рука показывала прокатившийся под кожей крепенький бицепс, и вся она была какая-то правильная, ухоженная, строгая. Если бы не эта строгость в движениях, во взгляде, ее можно было назвать вполне симпатичной девчонкой.

– Так не пойдет, – наконец сказал Антон, когда они шли по скверу. Он взял девушку под локоть и усадил на свободную лавку. – Ты слишком бросаешься в глаза, за тебя взгляд цепляется.

– Что? – удивилась Полина, и ее глаза блеснули негодованием. – В каком это смысле?

– Вот чего ты сразу ерепенишься? – поморщился Антон. – Ты же оперативник, должна сама думать, в зеркало глядеться, прежде чем отправляться на задание.

– Ну, знаешь! – щеки Полины вспыхнули гневным румянцем. – Я, между прочим, про тебя могу такое сказать…

– Не надо! – оборвал ее Антон. – Ничего про меня говорить не надо. Твое дело помогать мне и слушаться меня. Ты своим внешним видом напоминаешь аспирантку, ушибленную наукой. Причем почему-то в голову сразу приходит юриспруденция. Одним словом, ты похожа на девушку, которую, кроме науки, ничего в этой жизни не интересует, а должна быть похожа на сотни других девушек, теряться среди них.

– Я что, размалеванная должна ходить? – продолжала протестовать Полина.

– А вот это перебор, – усталым голосом ответил Антон и откинулся на спинку лавки. – Знаешь, что! Давай-ка я попрошу Быкова сменить мне напарника. Слишком ты самолюбивая и обидчивая. Забываешь за мелочными обидами о деле, ради которого мы пришли в полицию, а главное – о конкретном деле, которым сейчас занимаемся. Как ты думаешь, Алексей Алексеевич прислушается к моему мнению относительно тебя?