Слишком большое сходство - Виктор Пронин Страница 5

– Крутые вы ребята, – почти с восхищением произнес Ксенофонтов. – Еще вопрос… Постарайтесь вспомнить, кто где сидел в автобусе на обратном пути.

Охотники переглянулись, но, не почувствовав подвоха, без труда восстановили расположение в машине. Вел автобус Пахтусов. Следом за ним сидели Ясин и Хуздалев, потом Феклисов, а за ним – Васысь. На оставшихся сиденьях лежали рюкзаки и ружья.

– А с кем сидел Асташкин, когда вы ехали на охоту?

– Со мной сидел, на переднем сиденье, – сказал Хуздалев. – Это что, имеет значение?

– Очень большое, – невозмутимо ответил Ксенофонтов. – А за вами кто сидел?

– Мы с Ясиным, – ответил Феклисов.

– Я так и думал!

– Из чего, интересно, вы это заключили? – подал голос Васысь.

– О! Интуиция. И последний вопрос на засыпку… Скажите мне, ребята… Только честно… Чем вы занимаетесь в свободное время? Про охоту я знаю. Про то, что вы иногда охотитесь друг за другом, тоже. А еще? В моей таблице осталась одна свободная колонка… Записываю. Феклисов?

– Даже не знаю… В домино иногда выйдешь во двор сыграть с соседями… К родне съездишь…

– Ясно. Пахтусов?

– Дача, огород. Соленья, варенья…

– Прекрасно. Васысь?

– Трудно сказать так сразу… Книги, фотографии.

– Тоже неплохо. Ясин?

– Ничем определенным не занимаюсь… Ружье чищу, патроны заряжаю, об охоте мечтаю.

– Хуздалев?

– Дача.

– Асташкин?

В кабинете наступила тишина. Все переглянулись, с недоумением посмотрели на Ксенофонтова, повернулись к Зайцеву – объясни, мол, этому гражданину, что Асташкин ничем уже в свободное время не занимается.

– Ну что же вы? Когда жив был, занимался чем-то?

– А, когда жив был, – с облегчением проговорил Пахтусов, – тогда другое дело. Теннисом.

При нашем заводе корт есть, вот он и попросил меня устроить его туда. А раньше, знаю, в бассейн ходил.

– Больше вопросов нет, – сказал Ксенофонтов, закрыл блокнот и сунул его в карман.

– Ну что ж, – растерянно пробормотал Зайцев, не ожидавший столь резкого окончания, – раз так… Прошу всех подписать протокол очной ставки и… И можете быть свободны.

Охотники столпились у стола, по очереди, передавая ручку друг другу, подписали голубоватые бланки, исписанные мелким зайцевским почерком, и, попрощавшись вразнобой, ушли.

– У тебя есть фотография Асташкина? – спросил Ксенофонтов, когда дверь за охотниками закрылась.

– Сколько угодно, – Зайцев вынул из стола и бросил перед Ксенофонтовым черный пакет.

Вынув снимки, Ксенофонтов убедился, что Асташкин любил сниматься. Вот он на теннисном корте с ракеткой, залитый солнцем, подтянутый и веселый, скорее всего после победы, а вот он после удачной охоты – одна нога на земле, вторая на туше громадного кабана с клыкастой мордой, вот у своего гастронома – в светлом костюме, при галстуке, с плоским черным чемоданчиком… Короткая стрижка, худощавое лицо, насмешливый взгляд, чуть оттопыренные уши, что, впрочем, нисколько его не портило.

– В детстве, наверно, рыжим был, – задумчиво проговорил Ксенофонтов.

– Да, там есть один цветной снимок…

– Чем же он их допек… Чем-то он их допек… Ну, ладно, старик, мне пора, – Ксенофонтов поднялся. – Позвони как-нибудь… Через денек-второй.

– Пожалуйста, – в голосе Зайцева прозвучало разочарование, он все-таки надеялся на помощь Ксенофонтова. – Конечно, позвоню. Я могу позвонить и через недельку-вторую… Могу вообще не звонить. – Зайцев устало складывал в стол фотографии, запихивал в переполненный сейф уголовное дело с подшитыми протоколами.

– Ты все-таки позвони. Мало ли чего… Вдруг мыслишка какая посетит, вдруг пивка достанешь…

– Думаешь, стоит посуетиться? – спросил Зайцев, и мелькнула все-таки в его голосе надежда.

– А почему бы и нет? Пиво всегда в радость, независимо от того, пойман убийца или продолжает безнаказанно разгуливать на свободе. Как говорил один мой знакомый петух – не догоню, так согреюсь, – сделав прощальный жест рукой, Ксенофонтов величественно удалился.

* * *

На следующий день Ксенофонтов исправно пришел в редакцию и уселся за свой маленький фанерный стол в любимой позе – вытянув из-под него ноги и скрестив руки на груди. Взгляд его, то ли сонный, то ли усталый, еле пробивался из-под век. В редакции уже привыкли к тому, что их незадачливый сотрудник время от времени, злонамеренно уклоняясь от работы, помогает своему другу из прокуратуры разоблачать опасных преступников.

Вошла машинистка Ирочка. Постояла, со скорбью глядя на неподвижного Ксенофонтова.

– Главный сказал, что он тебя выгонит, если сегодня к вечеру ты не сдашь двести строк на машинку.

– Ирочка, скажи, пожалуйста… Ты смогла бы изменить своему мужу?

– С тобой? Да.

– Значит, вопрос заключается только в одном – с кем?

– Для меня – да.

– Спасибо, Ирочка. Теперь он не уйдет.

– Кто?!

– Убийца.

– Боже, Ксенофонтов! Тебе плохо?

– Передай главному, что завтра… Завтра я ему сдам на машинку четыреста строк. Может быть, это его утешит.

Ксенофонтов снова углубился в себя. И наступил наконец момент, когда что-то произошло – чуть дрогнули веки, медленно вытянулись под стол длинные ноги, локти легли на стол, и вот уже в позе Ксенофонтова проступила готовность вскочить и мчаться куда-то.

Что он и сделал.

Выйдя на улицу, Ксенофонтов посмотрел в дождливое небо, поднял воротник плаща, сунул руки в карманы и уверенно зашагал по тротуару. Через пятнадцать минут он был у пятиэтажного дома. По блокноту сверил адрес, поднялся на третий этаж и позвонил.

Дверь открыла женщина. Ксенофонтов удовлетворенно перевел дух, будто узнал ее или очень боялся разочароваться в ней.

– Здравствуйте! – сказал он, беззаботно улыбаясь.

– Здравствуйте, – ответила хозяйка, ничто не дрогнуло в ее лице. Под глазами темнели круги, она выглядела не просто усталой, а какой-то убитой. Ничуть не удивилась Ксенофонтову, не выразила желания узнать, кто он, зачем пришел, к кому. Она просто стояла и ждала.

– Моя фамилия Ксенофонтов. Вчера мы встречались в прокуратуре с вашим мужем… если не возражаете, я зайду на минутку?

– Мужа нет дома.

– Это не важно. Я хочу поговорить с вами.

– Проходите, – без выражения ответила женщина и прошла в комнату, оставив дверь открытой. – Можете раздеться, – донеслось до Ксенофонтова из глубины квартиры. Он воспользовался разрешением и повесил свой плащ в прихожей, разговор в верхней одежде мог получиться скомканным и бестолковым, как бутерброд на ходу.