Перебиты, поломаны крылья - Владимир Колычев Страница 5

– Зачем?

– Затем, что от этого зависит ваше будущее.

– А если я не хочу говорить?

– Тогда через не хочу. Не создавайте себе сложности, гражданин Теплицын.

Илья понимал, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но посвящать следователя в свои тайны не собирался.

@Int-20 = Эльвира жила в частном секторе на берегу реки в большом красивом доме. Илья удрал к ней от жены и гостей. Он узнал номер ее телефона, позвонил ей в пути – в надежде, что к аппарату подойдет она, а не муж. Так и вышло, трубку взяла она.

– Привет! Чем занимаешься? – Его голос звучал так обыденно, как будто не виделся с ней дня два-три, не больше, хотя на самом деле в последний раз они виделись полтора года назад.

– Илья?! Неужели ты?! – Чувствовалось, что Эльвира несказанно рада его звонку.

– А это плохо?

– Ну как же плохо, если хорошо! – ее голос звучал весело и звонко.

– А муж твой где?

– Дома.

– Ничего, если ты выйдешь ко мне минут на пять? Я понимаю, что поздно.

– Дурачок! Ничего не поздно! А когда ты будешь?

– Минут через десять.

– Я буду тебя ждать…

Она ждала его под старым развесистым дубом неподалеку от своего дома – с непокрытой головой, в одном плаще, в полусапожках на голую ногу. Она ждала его, потому что любила. И он приехал к ней, потому что любил.

Несмотря на свои к ней чувства, Илья из машины не вышел, открыл ей дверцу изнутри, а не снаружи, как требовали того правила этикета. Но она, казалось бы, не заметила этого легкого к себе пренебрежения. С отрадной улыбкой на лице села в машину, сама захлопнула за собой дверцу. Замерла в ожидании. Илья и сам хотел ее поцеловать, но решил повременить.

– На улице холодно, а здесь у тебя так тепло, – сказала она.

– Это потому, что я здесь.

– Да, ты здесь, поэтому тепло… У нас в доме батареи горячие, а холодно. Иногда мне кажется, что мой муж – дед Мороз, а я Снегурочка. Он старше меня, я его уважаю, но не люблю, холодно мне с ним.

– Иди ко мне, я тебя согрею.

Илья всего лишь протянул к ней руку, она сама прильнула к нему, жадно накрыла его рот своими губами. Целовалась она так же хорошо, как пять лет назад, когда им казалось, что нет в мире такой силы, которая могла бы разлучить их. Так же хорошо, но не лучше – как будто и не было больше в ее жизни мужчины, на котором она могла бы усовершенствовать искусство поцелуя…

Скорее рефлекторно, чем осознанно он запустил руку ей под плащ, ощутил приятную гладь спрятанного под ним шелка, добрался до мячиков ее груди – таких же упругих, какими он их помнил. И еще он помнил, как блаженствовала Эльвира, когда он ласкал их. Но сейчас она вдруг встрепенулась в его объятиях, резко отстранилась. Илья не сразу понял, что ее взгляд уперся в боковое стекло водительской дверцы.

– Тебе не нравится? – спросил он.

– Антон! – потрясенно выпалила она.

Илья обернулся и увидел приближающегося к ним мужчину в длинном широком плаще, с большой головой под еще более огромным капюшоном. С придорожного столба светил фонарь, к которому человек был повернут боком – он был хорошо освещен, но из-за капюшона лицо оставалось в глухой тени и были видны только глаза. Возможно, они отражали свет, падающий на окно машины, но Илье показалось, что глаза излучают собственный и страшный свет, идущий откуда-то из глубин его мрачной души.

Это был Антон, муж Эльвиры. В последний раз Илья видел его месяца два назад, случайно встретил в салоне бытовой техники, где был вместе с Нилой. Антон узнал его, снисходительно усмехнулся, глянув на него, но ничего не сказал, хотя Илья и без того уловил его мысли. Антону было под пятьдесят; жирный, с двойным подбородком, рядом с красавицей Эльвирой он воспринимался как чудовищно нелепая дисгармония. Но примерно так же смотрелась на фоне Ильи его немолодая и не очень красивая жена. Но если общество испокон веков воспринимало альянс «красавица и чудовище» как нечто убого-естественное, то союз между молодым красавчиком и пожилой дурнухой вызывал у людей, по меньшей мере, презрительную усмешку. Антон молчал, но его взгляд обзывал Илью «альфонсом». Будь Илья посмелей, он бы съездил ему по физиономии прямо там, в торговом салоне.

Но тогда он побоялся дать волю кулакам, зато мог исправить свою ошибку прямо сейчас. Казалось бы, что стоит ему выйти из машины и ударить старого толстяка. В принципе, Илья мог сбить его с ног одним ударом. У него большие крепкие кулаки, он через день занимался в тренажерном зале – бицепсы и трицепсы, как у завзятого культуриста. Но Илья не стал выходить из машины. Он всего лишь переключил рычаг автомата на движение и убрал ногу с тормоза…

@Int-20 = Следователь Перегудов не сводил с него пытливых, все замечающих глаз, но Илья крепился.

– Какие сложности? Я ничего не понимаю.

– Ладно, придется вам подсказать, раз уж вы такой невнимательный. Позавчера ночью вы встречались с гражданкой Окуловой.

– А-а, ну и что? – растерялся Илья.

– Ее муж утверждает, что вы силой затащили ее в свою машину.

– Силой?! Нет, она сама села ко мне в машину, – мотнул он головой. – Я ей сказал, и она села. А он потом появился. К нам шел, но мы раньше уехали… Врет он, не было никакого насилия.

– Значит, вы не отрицаете, что увезли Эльвиру Окулову из дома, в половине одиннадцатого ночи?

– Не отрицаю, – сдался Илья. – Только времени точного не помню. Да, где-то в районе одиннадцати…

– Куда вы ее отвезли?

– Да куда-то за город, к реке, прямо по дороге от их дома. Ехал и ехал, пьяный был, плохо соображал…

– Пьяный?!

– Ну, выпивший… А вы ничего не докажете, – раздосадованный собственной осечкой сказал Илья.

– А что я должен доказывать? – еще пристальней всмотрелся в него следователь.

– То, что я выпившим был.

– Я не из дорожной инспекции, я из уголовного розыска. Но все же меня интересует, как сильно вы были пьяны?

– Ну, грамм пятьдесят выпил, коньяка. Хороший коньяк, французский, настоящий, он голову пьянит, но не мутит. Я хорошо соображал…

На самом деле Илья выпил много больше, но решил не усугублять свое положение.

– Но только что вы сказали, что соображали плохо.

– Это не от коньяка. Это от переизбытка чувств.

– Скажите, пожалуйста! – усмехнулся Перегудов. – И чем вызван был этот переизбыток чувств?

– А любил я Эльвиру, очень любил…

– Любили? А сейчас, значит, не любите?

– Почему не люблю? И сейчас люблю. Но мне почему-то кажется, что это мое личное дело, кого любить, а кого нет… И вообще, я слишком много вам наболтал. Может, вы все-таки скажете, в чем вы меня обвиняете?