Щучка - Маша Ловыгина Страница 5

Перед Машей появился чай, и дно чашки жалобно стукнулось о блюдце в ответ на её вопрос.

— Знаменитый пианист, — Катя пододвинула корзинку с печеньем и укоризненно поджала губы. — В этом доме с огромным уважением относятся к искусству. Даже не так — его обожествляют… Если бы Костик не был настолько увлечён бизнесом, то мог бы стать потрясающим музыкантом, как его бабушка и тётя! — Катя восторженно закатила глаза, став сразу же похожа на одну из средневековых мадонн. В возрасте, конечно, но всё же…

Маша отхлебнула крепкий чай со смородиновым привкусом, когда на пороге появился Цапельский. Лицо его разрумянилось, волосы прилипли ко лбу, но улыбка от уха до уха объявляла о том, что Костя абсолютно доволен жизнью.

— Я её ищу, понимаешь, а она тут плюшками балуется! Идём! У нас очень мало времени осталось. Скоро все приедут, звонили уже.

— Костя, милый, ты бы переоделся, мальчик! Посмотри, как взмок! — Катя с любовью смотрела на Цапельского, сложив руки на животе.

— Пасиб! — Маша сунула в рот печенье и вылетела из-за стола, на ходу раскланиваясь с Катей.

Костя широко шагал своими ногами-ходулями, а Маша подпрыгивала рядом и комментировала увиденное, вытирая с подбородка сахарную пудру.

— Кость, ты мог бы стать великим музыкантом! Слышишь? А вдруг это в тебе проснётся однажды ночью? Мне уже пора начинать бояться?

— Это Катя тебе про меня наговорила? Она всё детство со мной нянчилась. У неё же никого нет, понимаешь? И живёт она здесь очень давно — лет сто, наверное! Мы все для неё семья.

— Ого… Кость, сколько же ей лет? Она очень хорошо выглядит, честно.

— Ну смотри, — он задумался, — ба — восемьдесят пять исполняется, значит Кате шестьдесят.

Они шли вдоль сада, которому тоже было уже очень много лет. Пеньки старых яблонь и слив ещё виднелись неподалёку от дома, но чем дальше Маша и Костя уходили вглубь, тем плотнее смыкались кроны деревьев, образуя тенистый шатёр. Сад плавно перетёк в берёзовую рощу, испещренную узенькими тропинками, вьющимися между деревьев. Маша закрутилась вокруг белого ствола, задрав голову и чуть не свалилась от переполнявших её чувств.

— Цапелька, как же здесь хорошо!

Костя грыз травинку и улыбался.

Когда и роща закончилась, они вышли к большому живописному пруду. Тёмная гладь его шла мелкой рябью, и упавшие листья трепетали, словно одинокие кораблики, подгоняемые ветром.

— О, вода!!! — Маша, на ходу расстёгивая рубашку, кинулась к берегу. — Костя, давай купаться! Раздевайся, здесь никого нет!

Но Костя хмуро стоял на некотором отдалении и ближе не подходил.

— Ну же, Цапельский! — Маша, оставив рубашку в покое, вернулась к Косте. — Я знаю все твои фобии — высота и вода. Смириться с тем, что мы никогда с тобой не окажемся вместе на яхте и в горах прискорбно, но я не теряю надежду. Ты хоть ноги помочи, что ли. Жарко ведь!

— Маш, дело совсем не в этом…

— Эй, закурить есть? — откуда-то сбоку появился мужчина, от которого волной исходил запах перегара и давно немытого тела.

— Нет, — коротко ответил Костя, загораживая Машу.

Мужчина некоторое время постоял, гнусно ухмыляясь, затем присел на корточки и, набрав воды в грязную ладонь, несколько раз прополоскал рот и сплюнул обратно в пруд. Умывшись, поднялся и двинулся в противоположную сторону, туда, где возвышалось здание санатория.

— Цапельский, ты прав, дело тут совсем не в твоих фобиях, а в моих, — Маша брезгливо поджала губы, глядя на место, где сидел мужчина.

— Я тебе расскажу одну историю, и ты больше не будешь надо мной смеяться… — Костя моргнул и неприязненно посмотрел в сторону пруда.

«Костя! Иди домой!» — донеслось до них, и Маша, вздрогнув, сжала ладонь Кости.