Золотой капкан - Владимир Рыбин Страница 49

Они повздыхали. В точности так же, как миллионы других работяг в стране, ошалевшей от перемен, не укладывающихся в наивные представления людей о жизни.

Из дома выглянула Татьяна, воскликнула радостно:

— Вот вы где! А ну быстро умываться и за стол.

Сизов вскочил, улыбаясь во весь рот. Его всегда удивляла и восхищала способность Сашиной жены обо всем говорить с подкупающей интонацией восторга в голосе.

Второй рукомойник летом всегда висел во дворе. Они молча, по очереди поплескались под ним и так же, ни слова не говоря, пошли в дом.

Красюк вышел навстречу взлохмаченный, настороженный.

— Что, Иваныч? — спросил он. — Чего делать-то будем?

— Я попросил милиционера позвонить в прокуратуру. Должен кто-то приехать.

— Ты что, сказал менту, что у нас двадцать кило золота?!

— Юра, зачем кому-то знать об этом раньше времени?

Красюк промолчал.

— Иди умывайся. И приходи завтракать.

— Я еще покурю.

— А мы пошли.

Но и за столом Сизов не мог ни о чем другом думать, кроме как о золоте, которое лежало в мешке вместе с другими сваленными в угол вещами.

— Не нравится мне это, — сказал Ивакин, не притрагиваясь к еде.

— Что не нравится? — спросил Сизов, хотя понимал о чем речь.

— Почему Плонский так торопится? Давай-ка спрячем куда-нибудь это золото.

— Зачем?

— На всякий случай. Нам ведь надо, чтобы была комиссия, понятые, акт соответствующий, как полагается. А Плонский, я чую, приедет и просто заберет мешок. Иди потом доказывай, что в нем было.

— Не отдам. Пусть вместе со мной забирает.

— Давай-ка мы лучше в куклы поиграем.

— В какие куклы?

— Если получится как я говорю, отдадим ему другой мешок, в который положим камни, тот же касситерит.

— Разберется же.

— Пока будет разбираться, мы тоже разберемся, увидим, чего он хочет. Давай приготовим сверток, подходящий по весу, положим его в вещмешок и затянем лямки так, чтобы не развязать сразу.

Они перекладывали вещи, присев в углу, когда вошел Красюк.

— Чего вы?! — спросил с вызовом, застыв на пороге.

— Не паникуй, — сказал Сизов. — Лучше погляди во дворе, куда бы спрятать золото.

— Спрятать? — обрадовался Красюк. — Значит, сдавать его не будем?

Сказал он это с придыханием, с затаенной радостью. Всю дорогу, пока шли через тайгу, его разрывали сомнения: с одной стороны, Иваныч прав, золото надо сдать, а с другой — каким же идиотом надо быть, чтобы так вот запросто отдать богатство неизвестно кому?..

— Я знаю место, — сказал Ивакин.

Он уложил драгоценные свертки в вещмешок, поднял его обеими руками и понес во двор. Сизов и Красюк пошли за ним как привязанные. Обогнув дом, Ивакин подошел к стоявшей под стоком большой железной бочке, полной дождевой воды, медленно опустил в нее мешок и разжал руки. Наклонился над бочкой, всматриваясь, что там видно, на дне, взял пригоршню земли, замутил воду, снова всмотрелся и засмеялся довольный.

— Ну вот, теперь пускай поищет.

Спрятав золото, они, все трое, ощутили явное облегчение, и разговор за столом был уже легкий, непринужденный. Даже воспоминания о лесном пожаре, в котором они чуть не погибли, получались не трагичными, а, скорее, забавными.

Подъехавшая к дому машина остановилась с резким скрипом тормозов. Но вместо зампрокурора в комнату вошел Грысин в помятой, но все же официальной милицейской форме.

Ивакин встал, подвинул гостю стул.

— В другой раз, — как и вчера, отказался Грысин. И повернулся к Сизову. — Я за тобой. Прокурор велел доставить тебя к нему. Вместе с тем, что ты принес из тайги. Что там? — заинтересованно спросил он.

— Плонский разве не сказал?

— Он скажет, как же! Начальник. А теперь еще и хозяин.

— Уже? — спросил Ивакин. — Это точно?

— Точно. Теперь у нас все в одном лице — директор, профсоюз, партком… Ну, собирайся! — прикрикнул он на Сизова.

— Мы все поедем, — сказал Ивакин.

— Хозяин велел доставить его одного.

— Куда?

— На комбинат.

— Почему на комбинат?

— Он его осматривает. Хозяин же… Долго ты? — повернулся он к Сизову.

— Я готов.

— А где то, что велено взять?

— Вон вещмешок валяется.

Грысин прошел в угол, тронул вещмешок ногой.

— Что в нем?

— Руда.

— Руда? — Он был явно разочарован. — Зачем Плонскому руда? Руды там целый карьер.

— Ты с кем разговариваешь? — строго спросил Ивакин.

— С кем? — Милиционер растерялся и сбавил тон.

— С геологами. А геологи думают о завтрашнем дне. Выберут этот карьер, где хозяину копать новые богатства?..

Он насмешничал, но милиционер этого не заметил.

— Ну да, конечно… Ладно, бери свою руду, поезжай с Грысиным. Я следом на комбинат подойду.

Сизов подхватил с пола вещмешок, вышел на крыльцо. Возле калитки стоял хорошо знакомый разболтанный милицейский «газик» с раскрытыми дверцами: старые привычки полного доверия в Никше еще не выветрились. Сизов бросил тяжелый мешок на заднее сиденье, уселся рядом с Грысиным, сидевшим за рулем…

Когда машина ушла, Ивакин принес из сеней брезентовую робу и стал быстро переодеваться.

— Я тоже пойду, — спохватился Красюк.

— Ты сиди тут, гляди за бочкой, — уже выбегая из дома, бросил ему Александр.

Главная улица поселка была пустынна. Только кое-где возле домов копошились дети. Последнее время комбинат почти не работал. Измаявшиеся от безделья рабочие разбредались из поселка кто в тайгу за дарами природы, кто в райцентр на заработки, а кто и вообще на "большую землю". Зарплату платили редко и мелкими клоками, которых ни на что не хватало.

Поселок умирал. Когда-то сюда любили наезжать фоторепортеры: как же, совсем городские условия в такой глухомани. Сейчас приезжий корреспондент с фотоаппаратом, наверное, вызвал бы в Никше не меньшее оживление, чем спустившийся с сопок медведь.

По дороге к комбинату Ивакин не встретил ни одного рабочего. И он очень удивился, услышав знакомый гул: вдруг заработала камнедробилка. Это обрадовало: неужели новые хозяева собираются наладить дело? Если так, то зря они обижают Плонского недоверием, подсовывая ему камень вместо обещанного золота.

За крайними домами поселка дорога уходила влево, в обход сопки. Там начинался пологий серпантин, по которому только и можно было подъехать к комбинату. Но поселковые, когда шли на работу, обычно пользовались непроезжей тропой, сокращавшей путь.