Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро Страница 49

Вставая с кресла, Ноблекур разбудил беднягу Сирюса, спавшего у него в ногах; подойдя к секретеру, бывший прокурор достал из ящика лист бумаги. Бисерным почерком он споро написал записку, просушил чернила, бросив на них горсть песка, свернул листок, зажег свечу и, поднеся к ней кусочек красного воска, капнул несколько капель на сложенную вчетверо бумагу и запечатал своей печатью.

— Какой бы он ни оказал вам прием, не удивляйтесь: он любит подчеркнуть свои простецкие манеры. Что же касается вашего загадочного путешествия, — произнес он, вновь усаживаясь в кресло, — не бойтесь моего любопытства. Как бы мне ни хотелось услышать ваш рассказ, я не расположен проникать в государственные тайны. Бурдо предупредил меня.

Николя улыбнулся. Он успел убедиться, что все его друзья, от Сартина до Ноблекура, включая, разумеется, Бурдо, как могли старались снять груз с его души, наложенный обетом молчания, и дружно напоминали ему, что он вправе рассчитывать на их скромность и сдержанность.

— Однако, — продолжил почтенный магистрат, хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, — я возмущен! Мои друзья — да что я говорю, мои дети! — оставляют меня в одиночестве на улице Монмартр умирать от скуки, а сами отправляются пировать! А мне остается лишь завидовать, представляя себе, какого роскошного пиршества я лишился сегодня вечером.

— О, разумеется, вам есть на что жаловаться! — рассмеялся Николя. — Вы окружены всеобщим почтением, ваши друзья заботятся о вашем здоровье, и, зная ваши природные гурманские наклонности, хотят избавить вас от искушения, кое обойдется вам в очередной приступ подагры, в то время как сейчас вы бодры, веселы, в прекрасном расположении духа, красноречивы и помолодели лет на двадцать…

— Умолкни, льстец!

— Нисколько, я говорю то, что вижу. Кроме того, мы не хотим спугнуть Сансона. Он относится к вам с таким благоговением, что в вашем присутствии лишится дара речи. А нам крайне необходимо его содействие.

— Принимаю сей двусмысленный комплимент, хотя от него издалека потягивает иезуитством, — улыбнулся Ноблекур. — Но когда настанет пост, я отомщу за себя, подав вам на ужин рыбу, пропахшую старой деревянной бочкой!

Николя рассмеялся, и, продолжая хохотать, выбежал из кабинета Ноблекура и поднялся в свою квартирку, чтобы привести себя в порядок. Он уже собирался уходить, как вдруг вспомнил о ключах. Но напрасно он рылся в карманах плаща, в котором он ездил в Англию. Его охватило беспокойство: на его связке висели ключи от дома Ноблекура и от квартиры Жюли де Ластерье; последние — на голубой ленточке, подаренной ему его возлюбленной. Быть может, они выпали из кармана, когда он после бешеной скачки въехал во двор и свалился на руки мальчишкам-подмастерьям? Спустившись по лестнице, он расспросил Пуатвена и Марион, а потом и мальчишек из булочной. Связки ключей никто не видел и никто не находил. Итак, если Катрина, уже отбывшая к Семакгюсу, тоже не сможет пролить свет на эту пропажу, то дело — в который раз! — запутывалось еще больше. Пропажа ключей встревожила его. Вспомнив о вынужденной остановке в Айи-ле-О-Клоше и о распотрошенном чемодане, у него внутри все похолодело. Тогда сгоряча ему показалось, что ничего не пропало. Он попытался вспомнить, когда в последний раз держал в руках ключи, но не смог. Возможно, после его последнего посещения улицы Верней? Он напряг память: когда в ту ужасную ночь он вернулся на улицу Монмартр, дверь, как обычно, когда Ноблекур принимал гостей, была незаперта. Ключи могли потеряться как во время его ночных скитаний, когда было совершено преступление, так и во время его падений по дороге из Кале в Париж. Внезапно он вспомнил, как в толчее на улице Нев-де-Пти-Шан, устроенной, чтобы он незаметно перебрался из одноколки в громоздкую берлину, он, опасаясь потерять ключи, сунул руку в карман и придержал их. Следовательно, скорее всего он потерял ключи в Англии. Он попросил Пуатвена положить ключ от черной лестницы, ведущей к нему в апартаменты, за уголок оконной рамы, где вряд ли его станут искать. Ему не хотелось будить старого слугу, когда он поздно вернется из Вожирара.

Экипаж доставил его в Шатле. Непогода улеглась, и городские фонари засияли как нельзя ярко. Сансон в зеленом фраке и Бурдо во фраке мышиного цвета ожидали его под портиком, коротая время в беседе с Рабуином. Агент продолжал поиски бесследно исчезнувшего Мальво, ибо ни в одном реестре не значилось, что молодой человек покинул пределы королевства. Карета развернулась и покатила в привычном направлении: со времени своего знакомства с Семакгюсом Николя по нескольку раз в месяц ездил в гости к корабельному хирургу. Проехали мост Руаяль, величественную громаду Инвалидов и заставу Вожирар. На небе, в просветах между тучами, загорались звезды. Вокруг Медонских холмов чернильной стеной клубились низкие темно-синие облака. Аспидно-черное небо простиралось до самого горизонта, постепенно захватывая западные предместья. Снег таял, из-под колес фиакра вылетали длинные черные струи грязи, и редким спешившим домой прохожим приходилось от них увертываться.

В тревожной мгле массивный дом Семакгюса выглядел оплотом спокойствия. Снаружи его освещали фонари. Судя по мельканию силуэтов в окнах, друзей ждали. В дверном проеме, ведущем в кухню, высилась фигура корабельного хирурга, сменившего фрак на передник. Лошадиное ржание известило хозяина о прибытии гостей. Сансон, встреченный с особой теплотой, наконец перестал хранить молчание, старательно оберегаемое всю дорогу.

— Я помогал Катрине и Аве, — заявил Семакгюс.

— И что же вы делали? — заинтересованным тоном спросил палач, с любопытством склоняясь над расставленными на столе тарелками.

— О! Меня привлекли для осуществления деликатнейшей операции: я фаршировал кишки фуа-гра и мясом каплуна! Ведь затем кишки надобно поварить в горячем молоке, ни в коем случае не давая ему закипеть, иначе разрушится гармоничное сочетание вкусов ингредиентов или — еще хуже! — кишка прорвется и начинка вывалится.

— Аромат многообещающий, — задумчиво произнес Бурдо, подняв голову и раздувая ноздри, словно охотничий пес, почуявший дичь. — И чем же вы нафаршировали сии хрупкие оболочки?

— Четверть фунта мелко нарезанного свиного сала, фарш из фуа-гра и мяса каплуна, взятых в равных долях, душистые травы, лук-татарка, соль, перец, мускатный орех, толченая гвоздика, шесть сырых желтков. Я смешал все, а потом осторожно начинил сей смесью свиные кишки.

Семакгюс повел друзей к себе в кабинет, куда принесли пиршественный стол. Они устроились возле большого камина из светлого камня, где весело потрескивал огонь. Комнату наполняли редкости, собранные хозяином во время его плаваний в далеких морях: чучела экзотических животных, минералы, ткани, произведенные туземцами, гербарии и прочие диковины. Каждый раз, войдя сюда, Николя погружался в мир дальних странствий, о которых он знал из записок путешественников и мореплавателей, пробуждавших в нем стремление выйти в море.

Катрина принесла бутылку ликера и сочла своим долгом лично наполнить рюмку каждого.

— Этот напиток напомнит нам доброе старое время в «Коронованном дельфине», — произнес Семакгюс. — Тогда Полетта угощала своих клиентов дивным напитком, присланным ее дружком с Антильских островов.