Дело о заикающемся троцкисте - Андрей Константинов Страница 49

— Правда, давайте по порядку. Кто-нибудь один… А то девушка уже совсем запуталась. Кто будет рассказывать? Лен, давай ты — ведь ты же все это начала.

— Да. — Женщина лет сорока пяти встрепенулась и всем своим видом выразила полнейшую готовность начать рассказ. — Я все начала, но мы все — друзья Саши, его фамилия Ягодкин. Мы с ним — друзья детства. Вместе росли, вместе учились, вместе женились. Он женился два раза и оба неудачно, где сейчас его жены — неизвестно даже. Ясно одно — они его даже не ищут. Он был особенный человек, очень творческий. Многие говорят, что он алкоголик. Да, он выпивал, но алкоголиком не был. Он мог привести любого человека к себе домой, ну, с которым познакомился у ларька, выпить с ним… Просто его интересовали люди. Такой он был странный: увлекался философией, графологией, историей. Вы понимаете, что это не просто алкоголик?

— Да, конечно, — понимающе закивала я, хотя не видела разницы между пьяницей-художником и рабоче-крестьянским «синяком».

— Пропал он после Нового года. Пропажу мы обнаружили где-то в конце февраля, просто не выходили после праздников на связь и не волновались. Но я знала, что он должен идти с моим сыном в театр двадцать

седьмого февраля. Но он не появился. Я стала ему звонить — трубку берут какие-то незнакомые люди. Обзвонила всех знакомых, — женщина показала рукой на группу поддержки. — Все тоже не знают, куда делся Саша.

— А что говорят в милиции? — осторожно поинтересовалась я.

— Ну вы же знаете, как они работают.

Сначала дежурный районного отделения милиции не хотел принимать заявление, потому что я, оказывается, не являюсь ему родственницей. Через несколько дней мне сказали, что обязаны принимать заявления ото всех, правильно? Ну вы же знаете?

— Да-да, — уверенно закивала я головой, хотя и понятия не имела о том, кто принимает заявления и от кого.

— Приняли, а через несколько дней я узнаю, что дело собираются закрывать. На каких основаниях, спрашивается?

— Да, на каких основаниях? — повторила я, взглянув при этом на парня в джинсовой куртке, он почему-то производил впечатление самого компетентного человека.

— Участковый сказал, что местонахождение Ягодкина установлено. То, что в его квартире живут посторонние люди, никого не насторожило.

— Так что уголовное дело закрыли только потому, что его видели. Может, это был не он? — переспросила я.

— Дело не уголовное, а розыскное… может, и не он был, — развел руки парень, а я решила больше вопросов не задавать, чтоб не позориться. Молодой человек, которого, как выяснилось, звали Сергей Артемкин, продолжал рассказывать дальше:

— В принципе, убийство или похищение Ягодкина никому не выгодно. Он ни с кем никогда не ссорился. Из всего богатства у него была только квартира, да и та записана на его мать. Я работаю в известном агентстве недвижимости «Китежград», поэтому знаю тонкости в таких делах. Квартира Ягодкина принадлежала его умершей матери, и по закону должна перейти ему. Но Сашке лень было в свое время заниматься оформлением документов и ведением наследственного дела, потому квартира так и осталась по бумагам принадлежать ей. В принципе, это сделать никогда не поздно, но только при наличии самого Ягодкина. А его нет, и, как я выяснил в ГБР, квартира так и осталась числиться за умершей.

…Спустя два часа компания покинула Агентство, слезными просьбами вытянув из меня обещание непременно найти Ягодкина. Артемкин даже предложил свою посильную помощь в моем расследовании: консультации по квартире Ягодкина, крепкое мужское плечо при визитах в сомнительные места и все четыре колеса старенького «опеля». Учитывая то, что я не могла ума приложить, с чего начать поиск пропавшего алкоголика, это предложение было как нельзя кстати. Тем более что молодой человек на самом деле был очень приятный.

* * *

Не успела я с облегчением вздохнуть за полчаса до окончания рабочего дня оттого, что наконец-то все сюрпризы закончились, как на меня свалилось новое происшествие.

Несколько месяцев назад Обнорский прилюдно объявил, что сотрудникам Агентства пришло время попробовать себя в писательстве. Это совсем не трудно — заверил нас Обнорский. От каждого по новелле.

Ничего особенного сочинять не надо: берешь свой собственный журналистский образ, меняешь пару букв в фамилии — и вперед. Главные правила: начальство не хаять и — побольше эротики.

В великих муках увидели свет три книжки «Все в АЖУРе». С каждой из них добровольных писателей становилось все меньше и меньше. Когда пришло время писать четвертую, мастера художественного слова и вовсе перевелись, заявив, что предыдущие «Все в АЖУРе» были ошибки молодости, которые больше не повторятся. Тогда Обнорский хмуро огляделся и объявил: «Пишут все!», имея в виду даже тех, в ком трудно было подозревать склонность к литературному творчеству. То есть, например, меня, Светку Завгороднюю и Каширина.

Это было месяц назад. Месяц минул, и поскольку писательство не входило в круг моих прямых обязанностей, то я успела забыть о нем. Вот сегодня-то вечером и выяснилось, что это была не шутка и даже не деловое предложение, а приказ Обнорского. Он собрал всех у себя и потребовал предъявить свидетельства своих творческих потуг. Тех, кому было что предъявлять, оказалось всего двое — Железняк и Зудинцев, да и то количество их творчества исчислялось не страницами, а строчками.

Обнорский хлопнул кулаком по столу, обозвал всех засранцами и велел каждому написать и сдать новеллу в объеме 20 страниц — либо же объяснительную о причинах невозможности сделать это в том же объеме. За неисполнение: стремительное падение в глазах шефа и столь же стремительное сокращение премий. Честно говоря, стало страшно.

После этого Каширин час ходил по кабинетам и предлагал всем устроить народный бунт, чтобы свергнуть иго капиталистов-эксплуататоров. Честно говоря, в тот момент у меня было горячее желание его поддержать, но виду я не подала.

* * *

Идея написать свое собственное художественное произведение все-таки увлекла меня. Помнится, в детстве я всерьез мечтала стать детской писательницей, как Агния Барто. Писала короткие рассказы и зачитывала их перед родителями. Им, по-моему, очень нравилось. В тот же вечер, как Обнорский объявил о новом проекте, я пришла домой, взяла чистый лист бумаги и долго наслаждалась мыслью, что с этого начнется моя писательская карьера. Однозначно, писать новеллу мне нравится больше, чем искать черт знает куда сгинувшего алкоголика. Я уже придумала свою героиню: нежная, чувственная женщина, окруженная вниманием мужчин, но отдавшая предпочтение одному. Она любит и любима. Образ мне представлялся четко, чего нельзя было сказать о сюжете. Он у меня как-то не вырисовывался. А Обнорский велел его еще сделать детективным…

* * *

Следующий день я решила посвятить привыканию к мысли, что я теперь специалист по розыску пропавших, и архивно-аналитический может прожить без меня. Я медленно разбирала дела, порученные накануне мне Мариной Борисовной, и размышляла, как бы увильнуть от невыполнимой миссии по розыску пьяницы.