Любовные похождения князя - Марсель Аллен Страница 49

Жюв принял приглашение.

Если бы несколько мгновений спустя, уже в трагическом жилище, им пришло в голову вернуться к вопросу оплаты, они, безусловно, были бы единодушны, признав по совести, что зрелище теперь не стоило и ломаного гроша.

В ожидании нового жильца комната стояла пустой, совершенно голой.

Жюв был несколько разочарован. Он пожалел, что не осмотрел загадочное помещение раньше. Очевидно, его лицо не смогло скрыть досады; это заметил Бузотер.

Бродяга отвел клиента в сторону; оттирая его в угол, он таинственно предложил:

– Здесь ничего нет, все растащили любопытные и англичане, но если вы любитель, у меня припасено несколько сувениров! Но об этом ни гугу, мне, черт побери, было сказано ничего не брать!..

Жюв, заинтригованный, добродушно улыбнулся.

– Не бойтесь! – прошептал он. – Я не из полиции.

Бузотер, подгоняемый жаждой наживы и забывая о всякой осторожности, достал из кармана внушительных размеров пухлый бумажник, обтрепанный по углам и весь пожелтевший от времени.

Следом он извлек кусок половицы, на котором он грубым почерком вывел дату.

– Самый смак, – заявил он, – передавая Жюву кусок доски, – ценнейшая штука, кусок пола со следами крови!

Жюв, казалось, без особого интереса взглянул на предмет, а Бузотер тем временем разложил на камине несколько листков бумаги. Он тщательно разглаживал их один за другим, пришептывая:

– Это вам не фунт изюма, подлинники!.. Собственноручные писульки, оставленные покойным!

Жюв машинально взглянул на то, что на примитивном лексиконе Бузотера именовалось «писульками», и чем дольше он их созерцал, тем больше бледнел.

Он резко, отрывисто скомандовал Бузотеру показать ему все остальное…

Почувствовав подобное рвение, бродяга забеспокоился, но у полицейского был такой властный вид, такая встревоженная физиономия, что озадаченный Бузотер не посмел и рта открыть.

Жюв кропотливо рассматривал документы.

Он подносил их к окну, разглядывал на свет, затем, вытащив из собственного бумажника какие-то листки, стал сличать их с бродягиными.

– Господи! – шептал Жюв. – Господи!..

Обхватив руками голову, он на мгновение застыл в молчании, затем спросил:

– Бузотер, вы уверены, что эти бумаги принадлежали покойному?.. Что это бумаги Оливье?..

– А как же! – откликнулся бродяга, превратно истолковывая вопросы собеседника, – конечно, уверен! Я собственными руками стянул их из пачки с документами, которая здесь лежала. Некоторые письма я вынул прямо из кармана.

Пребывая в крайнем смятении, Жюв бормотал странные слова:

– Увы? Ничего удивительного! Я так и чувствовал! Так и чувствовал…

Хотя комната была пустой, Жюв, сыщик-профессионал, ощупал ее своим острым взглядом.

Неожиданно он заметил прячущийся в стене шкаф, открыл его, заглянул внутрь, пошарил по темным углам.

Полицейский извлек наружу небольшой предмет, вид которого заставил его содрогнуться и отчаянно вскрикнуть.

Это был карандаш, обычный карандаш с серебряным колпачком.

Увы! Сомнений у Жюва больше не оставалось, ему был знаком этот карандаш, сам по себе пустячный, но в глазах Жюва приобретший непомерную ценность.

Ах! Сомнений не было, эта была личная вещь, из тех, что, так сказать, являются частью вас самих, по которым безоговорочно опознается владелец.

В пустой комнате Жюв неожиданно опустился на пол; он рухнул на колени, из глаз его хлынули крупные слезы, меж тем как Бузотер, ошарашенный этой странной сценой, с тревогой взирал на него.

По прошествии четверти часа Жюв, к которому вернулось обычное хладнокровие, покинул авеню Версаль. Однако прежде он учинил Бузотеру настоящий допрос с пристрастием.

Полицейский подбодрил бродягу, щедро одарив его монетой в сто су, взамен которой он унес с собой находившиеся у Бузотера бумаги и найденный карандаш.

Кроме того, Бузотер во всех подробностях и деталях поведал ему о драме, очевидцем которой себя считал.

Было семь часов вечера.

Молодой инспектор Мишель, выйдя из здания префектуры на набережной Орфевр, сделал несколько шагов в сторону. Через несколько секунд полицейский, с недавних пор пользующийся невиданной благосклонностью господина Авара, очутился на противоположной стороне улицы и, облокотившись на парапет, казалось, внимательнейшим образом стал разглядывать текущий у его ног речной поток.

Вскоре к нему присоединился какой-то человек, и сразу же между ними завязалась оживленная беседа.

– Видите, господин Жюв, я пришел вовремя, но ваша записка меня взволновала. У вас появились какие-нибудь новости?

И действительно, с младшим коллегой беседовал не кто иной, как знаменитый полицейский.

Кивнув, Жюв прошептал:

– Да!

Полицейский был мрачнее тучи, выглядел настолько озабоченным и опечаленным, что Мишель не удержался от замечания:

– Что с вами? У вас случилось несчастье? Вы чем-то огорчены?

Жюв секунду помедлил, затем мягко положил руку на плечо Мишеля:

– Добрый мой друг, – горестно произнес он. – Потеря друга, лучшего друга, почти ребенка, не проходит бесследно, без боли в сердце, без слез!

Мишель взволнованно оборвал его. Ему не пришлось долго ломать голову, на его языке уже вертелось одно имя – кто в Париже, а в частности, в полиции не знал об искренней привязанности, долгие годы существующей между знаменитым сыщиком и Жеромом Фандором.

И все же Мишель спросил, зная заранее, каков будет ответ:

– Речь идет о Жероме Фандоре?..

– Да, – чуть слышно произнес полицейский. – Фандора нет в живых! Я убедился, Фандор – это Оливье!

В этом и состояло зловещее открытие, которое Жюв, по его мнению, сделал на авеню Версаль.

После возвращения в Париж Жюв не имел от Фандора никаких вестей. Он думал, что журналист скрывается, чтобы следить за Фантомасом, но беспокойство его нисколько не уменьшалось. Итак, внезапно, изучая бумаги Бузотера, в записях, которые бродяга выдавал за автографы Оливье-Мориса, Жюв обнаружил почерк Фандора. Тогда его осенило…

Кроме того, мог ли он сомневаться?

Не признавать очевидного?

Да, безусловно, выслеживая Фантомаса, Фандор скрывался… Но Фантомас настиг его.

Убивая Оливье-Мориса, Фантомас убил Фандора.

Уничтожил он и актера Мике, поскольку неустрашимый Фантомас боялся разоблачения со стороны человека, который присутствовал при отправлении пропавшего поезда и, несомненно, знал Оливье-Мориса…