Под ударом - Александр Афанасьев Страница 48

Сам Кляйн считал это несусветной глупостью. Потому что выездом больше половины американцев — Лэнгли только облегчило работу контрразведке КГБ, ведь там никого не уволили, и теперь на каждого оперативника они могли выделять куда больше ресурсов. А тот факт, что теперь они должны были посылать материалы на обработку в соседнюю страну и ждать оттуда ответов — только усугубляло ситуацию. Но в Лэнгли видимо думали иначе.

Сейчас — станция ЦРУ в Москве пыталась разобраться с навалившимися на нее проблемами и дать ответы на вопросы, ответы на которые никто не знал.

Провалился лучший агент, причем как — до сих пор было непонятно ^[46]. Генерал ГРУ Дмитрий Поляков, подобного агента у них не было со времен Пеньковского. Он сотрудничал с ними уже двадцать лет, молодые агенты воспринимали его скорее как учителя. Поляков практически не брал денег — что они ему подарили? Пару сотен тысяч советских рублей, за двадцать лет это ничто. Набор инструментов для работы по дереву от Блек и Деккер.

Все…

Его отец был Героем Советского союза — но он не стал фанатиком, он прекрасно видел всю преступность и гнусность советской системы, все те огромные отклонения от того, за что сражались и умирали советские люди, за что его отец стал героем. По согласованию с Поляковым — они не арестовывали тех, кого он выдавал, а просто высылали. Будучи начальником разведывательной школы — он выдал больше двух тысяч человек…

Он вспомнил последнюю встречу с Поляковым, на которую пошел лично. Просто хотел посмотреть на легенду. С Поляковым было что-то не так, он сразу это понял. Предложил эвакуацию. Поляков отказался… в нем была какая-то странная смесь цинизма и идеализма. Сказал, что он никуда не уедет. Кляйн спросил — вы понимаете, что вас здесь ждет? Он сказал — да, безымянная могила.

После чего встал и ушел.

Теперь Полякова нет, но надо что-то делать. Когда его отправляли сюда, ему сказали — мы понимаем, что ты не сделаешь многое, особенно сейчас — но надо помешивать варево в котле. Этим ты и будешь заниматься.

Меморандумы с красной полосой — лежали на столе. Он должен дать им что-то, иначе они не заткнутся.

Дать, чтобы выиграть время.

Клайн поднял трубку.

— Малыш Андерсон в здании? Пусть зайдет…

…

Рик Андерсон не относился к штату станции ЦРУ в Москве — а лишь время от времени работал на нее. В свободное время от работы в отделе по торговле. Тем не менее, он приносил пользы едва ли не больше, чем штатные сотрудники — и к счастью КГБ никто ни в Вашингтоне, ни в Лэнгли не задумывался, почему. Просто у молодого атташе были свои источники, они не проходили ни по какой отчетности и Олдридж Эймс их выдать не мог.

Андерсон — был только с виду американцем. Его дедушка был из Бердичева, и потому он свободно говорил на русском — в его еврейской семье этот язык считали родным. Но еще важнее было то что он инстинктивно понимал, как делаются здесь дела. Он вращался в среде русских внешторговцев, дипломатов, московской торговли — людей у которых рыльце всегда было в пушку. Он прекрасно видел, кто и где урывает свой кусок и мог даже подыграть. Например, он не раз составлял доклады, в которых предлагал пригласить за рубеж того или этого… Помогал организовывать переговоры по поставкам зерна, ширпотреба, всего — даже обуви. Мог договориться о том, что если скажем, вы купите зерно там, а не здесь — то такая-то сумма будет вам вручена наличными долларами. Русские были уникальными людьми — они могли заключить контракт на десятки миллионов, невыгодный для своей страны ради того чтобы получить несколько сотен долларов и потратить их на шмотки. Или — за отдых на Гавайях ^[47]. Или даже за телевизор или магнитофон.

Андерсон — благодаря своей молодости и наглости даже составил план того, как можно победить Советский Союз. Он предлагал действовать не санкциями, а проникновением и разложением. Пусть в Кремле, в КГБ, в Минобороны сидят «твердокаменные» — но они ничего не могут поделать даже со своими детьми и внуками, которые слушают рок и мечтают о джинсах. Если сосредоточиться на этом — на внедрение в молодежную среду и среду торговли — то через двадцать лет СССР просто перестанет быть социалистическим государством. А значит, и перестанет представлять опасность.

Понятно, что ни в ЦРУ, ни в Госдепе ни в Министерстве торговли — таким меморандумам, написанным выскочкой, у которого молоко на губах не обсохло не обрадовались — но Кляйн по своим каналам прикрыл Андерсона, написав записку о нем. Потому что чувствовал — несмотря на возмутительное поведение, результат он давал и будет давать.

А это — оправдывает все остальное.

…

Андерсон явился в возмутительном виде — в джинсе с головы до ног. Ему уже делали замечания за нахождение в посольстве в таком виде — но он отмечал, что его русские друзья принимают его именно таким, что в СССР джинса — статусный костюм.

В чем-то он был, конечно, прав…

— Кофе будешь? — спросил Кляйн.

— Что за вопрос…

Начальник станции выставил на стол чашки, рассыпал по ним растворимый кофе. У русских кстати это было дефицитом, нормальный кофе.

— Буду с тобой откровенен — сказал он — Хельсинки щелкает зубами. Им надо что-то дать, а дать — нечего. Если эти троглодиты ничего не получат, то сожрут на завтрак нас. Я понятно все объясняю?

— Без вопросов.

— Надо им что-то дать. Что-то новое. Чтобы они минимум месяц во всем разбирались и уточняли, а мы тем временем хоть немного приведем в порядок свои дела. У тебя есть на примете что-то, какая-то новая тема? Только надо быстро. И много. Доклад на пятьдесят, а еще лучше на сотку страниц был бы кстати.

Андерсон не удивился.

— Конечно, есть.

Начальник станции кивнул.

— Рад это слышать. И что это будет?

— Новая экономическая политика Советов.

Резидент поднял брови.

— Интересно. А она у них есть?

— Еще бы!

— А если кратко…