Стоящий у Солнца - Сергей Алексеев Страница 48

— Пусть только сунутся! Я старый, мне нечего бояться. А рука крепкая и глаз ничего. Из десяти патронов девятерых уложу на месте.

— А последний патрон? — спросил Иван Сергеевич.

— Последний — как водится! — приставил маузер к виску.

— Кто беспокоит-то тебя?

— Не знаю! — откровенно признался генерал. — Орут под дверью — убийца, людоед! Пишут на двери… А какой я убийца? Вынудят, так придётся, потому что милиция не реагирует. Внук-то в чём виноват? Так и внука тиранят!

Потом он немного успокоился, потому что начал читать главы из мемуаров.

— Ты бы о Цимлянске написал, — посоветовал Иван Сергеевич. — Интересное дело было! Помнишь, молодые были, неженатые…

— Это ты был неженатый, а у меня… в одной Скандинавской стране остались жена и дочка… Да, — загрустил он. — Вот бы посмотреть… Пришлось бросить, а я их так любил… А они даже не подозревали, кто я, чем занимаюсь…

Его всё время приходилось возвращать к теме: генерал на любом эпизоде мгновенно забывал реальность и уходил в воспоминания. Так у него было написано и в мемуарах.

— У тебя и в Цимлянске, насколько помню, остались жена и дочка, — заметил Иван Сергеевич.

Но генералу почему-то о них вспоминать не хотелось, и он лишь покивал головой, дескать, служба, ничего не поделаешь.

— Дело прошлое, Валерий Николаевич, — начал Иван Сергеевич. — Но скажи ты мне как мемуарист: что произошло там, в Цимлянске?

— А что там произошло? — невинно спросил он.

— Как что? Нас отставили, нагнали каких-то людей и могилы вычерпали.

Он долго водил глазами по стенам с жалкими обоями: когда-то знаменитый ловец контрабандистов так и не разжился. Старость была богата лишь воспоминаниями.

— Тебе это зачем знать? — спросил он подозрительно. — Просто так или писать собрался?

— Какой из меня писатель? — усмехнулся Иван Сергеевич. — Я в отчётах двух слов связать не мог…

— Лучше это дело не шевелить, — проговорил Исаев со вздохом. — А то на старости лет вообще никакой веры не останется. А без веры жить — одного патрона хватит.

— Понимаешь, грызёт меня Цимлянск, — признался Иван Сергеевич. — К старости-то всё сильнее и сильнее. А ответа не нахожу. Расскажи ты мне как старому товарищу. В болтунах я не значился.

— Не значился, — подтвердил генерал, поскольку знал всех болтунов в Институте.

— Цимлянское золото хоть дошло досюда, — Иван Сергеевич постучал по полу, — или мимо проскочило?

— Мимо, Иван, мимо…

— Как это было возможно вообще? — удивился Иван Сергеевич. — Ведь существовал жёсткий контроль, отлаженная система. Ни грамма не уходило. А тут — тонны! Ничего не понимаю!

— Я всю жизнь прослужил и всё думал — понимаю, — сказал генерал. — А тут перед отставкой посадили меня на сельское хозяйство. Конечно, чтоб на пенсию отправить. В сельском хозяйстве у нас же чёрт ногу сломит, порядка не наведёшь… И вот задумался я над одной простой штукой: каждый год треть зерновых от урожая гибнет, потому что нет элеваторов. И ровно столько мы каждый год покупаем в Канаде, за валюту. А на эту валюту одногодичной закупки можно выстроить недостающие элеваторы и не губить своего хлеба, не брать в Канаде. Стал я копать это дело, а меня убеждают, мол, всё это от русской лени, от бесхозяйственности, от глупости. И заело меня! Одним словом, залез я не в своё дело, нащупал какие-то странные связи больших людей социализма с большими людьми капитализма. А делать это нам запрещалось. И меня в тот же час в отставку. И тогда я понял, что ничего не понимаю, что в мире творится.

— А разве в Цимлянске ты этого не нащупал? — после паузы спросил Иван Сергеевич.

— Как тебе сказать, — генерал задумался. — Мне за Цимлянск орден сунули… Ты вроде тогда тоже получил?

— Получил…

— И я получил… Только обиделся. Вдруг снимают в самый ответственный момент! И с повышением на новую должность. Как так? — Похоже, он обижался до сих пор. — Я создал мощную агентурную сеть, прекратил всякую утечку информации. Я один там владел ситуацией! Меня там беречь надо было!.. И на тебе, получай «картавого» и свободен… Я ещё раньше почуял эту тень. «Нелегалы» ведь больше за счёт чувства держатся. Шутка такая была: если ты не замечаешь странного поведения окружающих, значит, дурак, а если замечаешь, то дурак вдвойне, потому что уже поздно и провал обеспечен. Так вот в Цимлянске я заметил странность, когда её ещё не было. Профессиональный агент мне сообщает, что на территории зоны наблюдения в разных сёлах проживают четыре местных жителя-иеговиста. Секта эта тогда была у нас запрещена, но моей службы это не касалось. Живут и пусть живут. А через некоторое время получаю информацию: все четверо в один месяц продают домики и уезжают. Казалось бы, баба с возу — кобыле легче, но я сразу почуял: началось движение! Процесс пошёл! Их домики покупают четыре разных человека из разных концов страны. В том числе двое москвичей. Я их под наблюдение. Друг с другом вроде бы незнакомы, не встречаются, живут тихо, все уже в возрасте, члены партии. Надо бы отстать, но чую — горячо! По своей инициативе сделал проверку и выясняю: до сорок третьего года в разное время все они работали… знаешь где? Сроду не подумаешь — в Коминтерне.

— Странно! — отозвался Иван Сергеевич. — И не знакомы?

— Представь себе!.. Да это не странность, Ваня, а моя работа, — продолжал генерал. — Вот потом мне странно стало. Я начинаю оперативную разработку, пишу рапорт начальнику, а мне отказ: нет оснований. Нюх к делу не пришьёшь. Я на свой страх беру их в оборот, отслеживаю каждый шаг — молодой был, терять нечего. Через полгода обнаруживаю почтовый ящик, через который они контактируют. Всё! Остальное дело техники! А мне не просто отказывают, но ещё и предупреждают: мол, не суйся, стариков оставь в покое. Когда вы вторую могилу с золотом откопали, приезжают к старикам сыновья — два молодых человека, агрономы, и жизнь этой команды заметно оживляется. Агрономы катаются по всему району — весна, посевная, добывают семена… Коминтерновцы уже без почтового ящика встречаются, один из них всё время шастает в Москву, вроде бы к внукам. У меня уже из Цимлянска рук не хватает, чтоб его московские связи пощупать. По старой памяти я оборудовал передвижной зубопротезный кабинет и поехал колхозникам зубы лечить. Зубы-то ведь не только у мужиков, но и у агрономов, у коминтерновцев болят. На одного агронома я посмотрел, в рот ему заглянул, а стариков так всех через кабинет пропустил: кому пломбу, кому коронку… Что сказать? Служат они все! Только непонятно кому. Профессионалы… Я тихо выезжаю в Москву, к высокому начальству, только не к нынешнему, а к своему старому. Разумеется, не в кабинет — на дачу. Между прочим спрашиваю: как теперь поживает Коммунистический Интернационал номер три? Его же в сорок третьем распустили… И узнаю — живёт и здравствует, только в новой форме. Эту организацию никак не пощупаешь, потому что её вроде бы и нет. Вот так, Иван! Но я-то её пощупал, даже в рот лазил, зубы пересчитал. Крепкая организация, и зубы у неё хоть и старые, но крепкие…