Заколдованный замок. Сборник - Эдгар Аллан По Страница 47

Рассвет был уже близок, и я решил, что пора. Уронив, как бы нечаянно, сигару, я под этим предлогом наклонился и поджег кончик фитиля, высовывавшийся из-под одной из бочек меньшего размера. Этот маневр остался не замеченным моими кредиторами. Затем я вскочил в корзину, одним взмахом ножа перерезал веревку, удерживавшую шар на земле, и тут же с удовольствием обнаружил, что поднимаюсь с головокружительной скоростью, унося с собой вверх сто семьдесят пять фунтов балласта. В минуту взлета высотомер показывал тридцать дюймов, а термометр — 19° С.

Но едва я поднялся на высоту в полсотни ярдов, как вдогонку с ужаснейшим ревом и свистом взметнулся такой страшный вихрь огня, песка, обломков раскаленного металла и клочьев растерзанных тел, что сердце мое замерло и я рухнул на дно корзины, трепеща от страха. Мне стало ясно, что я переусердствовал и главные последствия толчка, полученного моим летательным аппаратом, еще впереди. И точно: не прошло и секунды, как грянул взрыв, которого я никогда не забуду! Казалось, обрушился весь небосвод.

Впоследствии, размышляя над этими событиями, я понял, что причиной столь могущественного воздействия взрыва оказалось положение моего шара как раз на линии, вдоль которой он был направлен. Но в ту минуту я думал только об одном — о спасении собственной жизни. Мой шар сморщился, потом завертелся с ужасающей быстротой и, наконец, раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяный, вышвырнул меня из корзины. Я повис на страшной высоте вниз головой на тонкой веревке фута в три длиной, каким-то чудом захлестнувшейся вокруг моей левой ноги.

Совершенно невозможно изобразить ужас моего положения. Я задыхался, лихорадочная дрожь сотрясала каждый нерв, каждый мускул моего тела, я чувствовал, что мои глаза вылезают из орбит, отвратительная тошнота подступала к горлу, — и в конце концов я потерял сознание.

Долго ли я провисел в таком положении, не могу сказать. Прошло, должно быть, немало времени, ибо, когда я начал приходить в сознание, солнце уже взошло. Шар несся на чудовищной высоте над безбрежным океаном, и по всему широкому кругу горизонта не было видно никаких признаков земли. Я, однако, уже не испытывал отчаяния, наоборот — был почти совершенно спокоен. Было что-то безумное в том хладнокровии, с каким я принялся обдумывать свое положение. Я поднес к глазам одну руку, потом другую и слегка удивился, отчего это вены на них так набухли, а ногти так страшно посинели. Затем я тщательно исследовал свою голову, несколько раз тряхнул ею и с удовлетворением убедился, что она не больше воздушного шара, как мне почудилось сначала. Потом я ощупал карманы брюк и, не обнаружив в них записной книжки и футлярчика с зубочистками, долго пытался понять, куда они подевались.

Вдруг я почувствовал боль в левой лодыжке, и ко мне вернулось смутное понимание ситуации. Но, странное дело, даже это меня не ужаснуло. Напротив, я чувствовал какое-то острое удовольствие при мысли о том, как ловко выпутаюсь из, казалось бы, безнадежного положения, и ни на секунду не сомневался в том, что не погибну. В течение нескольких минут я предавался сосредоточенному раздумью. Совершенно отчетливо помню, что я пожевывал губами, приставлял палец к носу и теребил подбородок, как это обычно делают люди, когда они, сидя в кресле у камина, размышляют над запутанными или крайне важными вопросами. Наконец, собравшись с мыслями, я медленно и осторожно завел руки за спину и снял с ремня, поддерживавшего мои брюки, большую железную пряжку. На ней было три язычка, слегка заржавевших и потому с трудом поворачивавшихся вокруг своей оси.

Тем не менее мне удалось установить их под прямым углом к пряжке, и я убедился, что они прочно держатся в этом положении.

Затем, взяв в зубы пряжку, я попытался развязать свой галстук, что получилось не с первого раза, но в конце концов удалось мне. К одному концу галстука я прикрепил пряжку, а другой крепко обвязал вокруг запястья. После этого, приложив страшное усилие, я качнулся вперед и забросил галстук в корзину, где, как я и рассчитывал, пряжка застряла между прутьями.

Теперь мое тело по отношению к краю корзины образовало угол градусов в сорок пять. Но это вовсе не означало, что оно всего на 45° отклонялось от вертикали. Нет, я лежал почти горизонтально, так как, изменив собственное положение, вынудил корзину сильно накрениться, и мне по-прежнему угрожала опасность сорваться в бездну. Но если бы, выпав из корзины, я повис лицом в другую сторону и веревка, захлестнувшая мою ногу, проходила через край корзины, а не в отверстие на дне, мне не удалось бы добиться даже того, что я сделал теперь, и мои открытия были бы утрачены для потомства. Иными словами — я имел все основания благодарить судьбу.

Впрочем, в те минуты я все еще был слишком ошеломлен, чтобы испытывать какие-либо чувства. Почти четверть часа я провисел совершенно спокойно, ощущая какой-то радостный подъем духа. Но вскоре это настроение сменилось ужасом и отчаянием. Я осознал всю меру своей беспомощности и близости к гибели. Дело в том, что кровь, застоявшаяся в сосудах головы и доведшая мой мозг до грани бреда, мало-помалу отхлынула, рассудок мой прояснился, и я смог трезво оценить положение, в котором находился. К счастью, этот приступ слабости не был продолжительным. На помощь пришло отчаяние: с яростным криком, судорожно извиваясь и раскачиваясь, я заметался, как безумный, пока, наконец, уцепившись, точно клещами, за край корзины, не перевалился через него и, весь дрожа от напряжения, не рухнул на дно.

Лишь спустя долгое время я опомнился настолько, чтобы приняться за осмотр воздушного шара. К моей неописуемой радости, он остался неповрежденным.

Все мои припасы уцелели: я не потерял ни запасов провизии, ни балласта. Правда, я уложил и закрепил их так тщательно, что это и не должно было произойти. Часы показывали шесть. Шар все еще продолжал подниматься; высотомер показывал три с половиной мили. Прямо подо мной на глади океана виднелся маленький темный предмет величиной с костяшку домино. Направив на него подзорную трубу, я убедился, что это стопушечный английский линейный корабль, он неторопливо шел курсом на вест-зюйд-вест. Кроме него, я видел только море, небо и солнце, которое уже заметно поднялось над горизонтом.

Теперь самое время объяснить вам, господа, какова же была цель моего путешествия.

Не откажите в любезности припомнить, что расстроенные житейские обстоятельства в конце концов заставили меня обратиться к мысли о самоубийстве. Это не значит, что жизнь как таковая мне опротивела, — нет, просто у меня больше не было сил мириться со своим бедственным положением. Вот в таком состоянии, желая жить и в то же время измученный жизнью, я случайно наткнулся на книгу, которая, наряду с открытием моего нантского родственника, дала толчок моему воображению. И я наконец-то нашел выход! Я решил исчезнуть с лица земли, оставшись тем не менее в живых; покинуть земной мир — но продолжать существовать. Иными словами, я решил во что бы то ни стало добраться до Луны.

А теперь, чтобы не показаться совершенно сумасшедшим, я попытаюсь изложить те соображения, в силу которых я пришел к выводу, что это предприятие — бесспорно, трудное и опасное — вовсе не безнадежно для человека отважного.