Трудно быть богатой - Мария Жукова-Гладкова Страница 47

— А если я вам все равно не верю? Любые документы можно подделать. Да даже если дом в самом деле зарегистрирован на мою свекровь… Вы сами могли им воспользоваться, а она о нем и думать забыла. Мало ли у нее недвижимости.

Вместо ответа раздался громкий смех.

— Оленька, — сказал Мурат, вытирая глаза, — в этом домике-прянике ваша свекровь регулярно встречается с молоденькими мальчиками, которых она так полюбила в последние годы. Вы бы, кстати, о ней роман написали. С посвящением. Думаю, пользовался бы большим успехом. И Матвея Голопопова возьмите в соавторы. Он вас может фотографиями снабдить. Не думали попробовать опубликовать опус со снимками, демонстрирующими описываемые вами события?

Хабибуллин продолжал заливаться соловьем, рассказывая, как Саша-Матвей и его редакция подкупили охранников Надежды, и те установили в спальне соответствующую аппаратуру. Не любят они свою хозяйку — поэтому и постарались. Саша-Матвей снимки не опубликовал, а получил с моей свекрови кругленькую сумму, ей отдал негативы. Но часть снимков (в частности те, что сегодня демонстрировались мне — госпожа Багирова со своим референтом) оставил у себя на всякий случай.

— Он получил с нее деньги?

— А вы думали он такой честный-пречестный? Ха-ха!

Мурат сказал, что еженедельник публикует только десятую часть снимаемого материала — в основном, бизнесменов средней руки, артистов, с которых нечего взять, депутатов, не имеющих реальной власти. Серьезных людей они публиковать боятся. Иногда шантажируют. И то не всех — а тех, шантаж которых, как им известно, сойдет с рук. Иногда шантажируют по заказу. Опыт съемок и очень хорошая аппаратура у них есть, вот их и нанимают.

— Как вы думаете, почему она терпит эту компанию у себя во дворе? Ведь не просто же так? Неужели у нее не нашлось бы возможностей их выселить? Из-за снимочков, Оля.

Голопопов за деньги отдал ей негативы. И они договорились: репортер ее больше не снимает. При условии, что ему не мешают снимать других. Это Надежду устраивает. Когда знакомые предъявляют ей претензии, она отвечает: со всеми вопросами — в «Скандалы». Ничего не могу поделать, — Мурат рассмеялся. — Про Матвея Голопопова я лично могу сказать: слово держит. И не только в случае с вашей свекровью. Если обещал не печатать снимки — не печатает. Правда, снимать продолжает.

Я смотрела на свои коленки. Кто только придумал эту стеклянную столешницу? И зачем? Чтобы рассматривать свои колени и носки?

— Вы, как я понимаю, глубоко разочаровываетесь в неподкупном журналисте Матвее Голопопове, — продолжал Хабибуллин, посмеиваясь. — Абсолютно неподкупных людей нет, Оля. Каждый человек имеет свою цену, у каждого есть слабое место. У Матвея, кстати, это деньги.

Я подняла глаза на Мурата. Он повторил то, что я уже знала: Саша-Матвей не может жить без казино. Это его болезнь, его страсть. За границей страсть к игре уже лечат, как алкоголизм и наркоманию, у нас, конечно, нет. Но болезнь встречается и в наших широтах, причем ею почему-то страдают люди, от которых этого следовало бы ожидать меньше всего. Мой собеседник рассказал про некую старушенцию, которую знают в большинство игорных заведений Питера. Как-то, несколько лет назад, старушенция зашла в зал игровых автоматов, где болтались только подростки, и решила сыграть. На единственный купленный жетон сорвала джек-пот. И обезумела. Ей больше никогда не везло, выигрывала только какую-то мелочь, но, получив пенсию, она идет в игорный зал и спускает там все до копейки. Потом месяц собирает бутылки и побирается у дверей тех же казино, выпрашивая деньги на хлеб. Ей подают и даже иногда выносят что-то с кухни.

Есть инженер, который, правда, иногда выигрывает. Он пытается разработать некую универсальную систему, помогающую всегда срывать куш. Стоит появиться деньгам — и несчастный мужик тут же бежит проверять ее на практике, и иногда у него что-то получается.

И таких людей довольно много. Матвей Голопопов — один из них. А на такое хобби (или болезнь?) требуются деньги. Он их и получает доступным ему способом.

— Конечно, я не верю, что нет неподкупных журналистов, — твердо сказала я.

— Во все времена встречались фанатики, — продолжал Хабибуллин. — Не имеющие семьи, привязанностей и скелетов в шкафу. Но их быстро убивали. В наше время тоже есть примеры. А все остальные — люди. Да взять хотя бы вас, Оля. Например, у вас есть какой-то компромат. На кого угодно. И вы собираетесь его опубликовать. И тут в заложники берут ваших детей. Что вы выбираете?

Я молчала, глядя на свои коленки.

— Вот вам и пример. Вы выберете своих детей.

Внезапно я застыла на месте, потом встретилась глазами с Хабибуллиным.

— Но у меня нет никакого компромата, — полушепотом ответила я. — Ни на кого. И на Надежду Георгиевну тоже.

Однако мозг стремительно прокручивал имевшуюся информацию. Что я такого знаю про свекровь? Про ее партийную карьеру? Сплетни ее бывшего мужа? Теперь узнала про любовь к молоденьким мальчикам? Что еще?!

Хабибуллин внимательно наблюдал за изменениями моего лица. Потом мягко спросил:

— Ничего не вспомнили?

Я покачала головой.

— Может, вы сами не понимаете, что вам известно. А сидите на бочке с порохом.

— Но она ничего не требовала!

— Пока.

Я опять погрузилась в размышления. Вообще-то Надежда требовала, чтобы я в понедельник вышла на работу в «Алойл», в, так сказать, главный показной офис. В пятницу я представляла компанию на презентации. Меня уже многие видели, как нового коммерческого директора. Она взяла детей, чтобы обеспечить мой выход? Неужели я ей так нужна? Но зачем?!

Почему-то вспомнился безвременно ушедший референт. Толика убили в пятницу в выставочном комплексе. Виталий Суворов? Который, как говорили мне в милиции (а всех их госпожа Багирова купить не могла, откуда она вообще могла знать, в какое отделение я попаду?), работает на семью Хабибуллиных. Но он может выполнять заказы и других лиц. Почему бы не подхалтурить за хорошие бабки? Но почему убили Толика? Надежда решила избавиться от любовника, который тоже, не исключено, ее шантажировал? Или она решила, что он участвовал в организации съемки Сашей-Матвеем? Или просто слишком много знал о ее делах?

Потом я подумала о том, что находилась на достаточно близком расстоянии от тех, кого проткнул или не совсем проткнул нож. Лешка, которого, к счастью, не убили, Жирный, второго депутата я тоже видела в доме, вместе с Толиком пришла на презентацию. Не собирается ли свекровь каким-то образом подставить меня? Но как? И зачем?!

— Вряд ли, — заметил Мурат, когда я выдала ему свою версию. — Вы, Оля, должны знать что-то сногсшибательное. Возможен, правда, и другой вариант. От вас потребуют какой-то услуги. То, что вы не сделали бы никогда и ни при каких обстоятельствах — только ради спасения своих детей.

Я закрыла глаза. Что это может быть? Убийство? Смогу ли я убить, чтобы сохранить жизни Катьке и Витьке? Об этом не хотелось думать.