Мои покойные жены - Джон Диксон Карр Страница 46

Дождь начинал слабеть. Чуть больше дневного света проникало в комнату, обнаруживая пулевые дырки на стенах и струйки воды на полу. Деннис, которого эта проблема мучила так долго, не мог удержаться от вопроса:

– Как же Бьюли в действительности избавлялся от тел?

Г. М. снова вставил в рот сигару и потер руки.

– Это тоже симпатичная проблема. Но сейчас мы не будем думать о ней, а сосредоточимся на другом. Если предположить, что четвертое убийство Бьюли было фальшивым, есть ли у нас убедительное доказательство в поддержку этой теории? Да, есть.

Последняя «миссис Бьюли» – самый неуловимый персонаж в этом деле. Нам известно, что она держалась «отчужденно» со всеми. Даже полисмены, ведущие слежку, видели ее только издалека, так как получили указания не приближаться к ней. У нее не было друзей. Ее брак нигде не зарегистрирован. У нее даже не было имени. Как я говорил Мастерсу, все, что мне удалось узнать о ней, составляло одно большое Икс.

Бьюли, естественно, должен был иметь женщину-сообщника. Этот сообщник, игравший роль последней «миссис Бьюли», в реальной жизни был кем-то еще. Конечно, вы догадываетесь кем?

Берил издала звук, похожий на кипящий чайник.

– Вы отлично знаете, что нет! Кем был сообщник?

– Милдред Лайонс, – ответил Г. М.

– Милдред Лайонс? – громко вскрикнула Берил.

– Ш-ш! – прошипел Г. М., вынув сигару изо рта и быстро оглядевшись. – Ради бога, говорите тише!

– Но ведь Милдред Лайонс была… – начала Берил.

– Свидетелем обвинения, который… – добавил Деннис.

– Который никак не мог добиться осуждения Бьюли за убийство или что-нибудь еще. Может быть, – с усмешкой предположил Г. М., – эта идея кажется вам несколько парадоксальной?

– Можно назвать и так, – отозвался Деннис.

– Но подумайте, сынок. Если четвертое убийство Бьюли было трюком с целью спасти себя, то Милдред Лайонс должна быть сообщницей. Помимо ужасной истории о взгляде сквозь портьеры, она единственная заявляла, что видела «миссис Бьюли» вблизи и говорила с ней.

А если вам нужно доказательство, я предоставлю его вам. Помните вечер около месяца назад, когда мы все были в пабе Элфа Партриджа возле театра «Гранада»?

– Помним, – сказала Берил.

– До сих пор, – продолжал Г. М., – я вам излагал смутные идеи, возникшие у меня, когда Мастерс много лет назад прислал мне большое досье на Роджера Бьюли. Проклятие! – воскликнул он, охваченный гневом при этом воспоминании. – После заявлений, что он не нуждается в моей помощи, этому хорьку хватило наглости прислать мне досье с просьбой прочитать его и сделать комментарии!

Я кроткий человек, девочка моя, и никогда не использую грубых выражений. Иначе я велел бы ему взять это чертово досье и засунуть его… – Вспомнив о своей кротости, Г. М. кашлянул и воспроизвел на лице благочестивое выражение. – Я имел в виду, что это был не слишком приятный поступок, верно? Но, несмотря ни на что, я просмотрел досье.

– С вашей стороны это было в высшей степени по-христиански, – согласилась Берил, раздираемая недоумением, страхом и диким желанием расхохотаться в лицо старому маэстро. – Но куда именно…

– Куда я клоню?

– Да!

– Тем вечером в пабе Мастерс сказал, что у них есть новая улика. «Какой-то неизвестный автор написал пьесу о Бьюли, и этот автор знает слишком много». Разумеется, он имел в виду, что автором может быть сам Бьюли – впоследствии это оказалось правдой. «Он знает, что свидетелем была женщина, – продолжал Мастерс, – знает, куда она заглянула и что увидела, – знает все то, что должны были знать только полиция, вы и сама Милдред Лайонс».

Тогда я перестал зажигать сигару, – добавил Г. М., – и почувствовал, как будто меня огрели по кумполу клюшкой для гольфа.

– Но почему?

– Понимаете, девочка моя, вы мучили себя вопросом, кто знал эти факты и каким образом. Но каким образом их знал Бьюли?

В последовавшем молчании слышался слабеющий стук дождя.

– Этот пункт, – продолжал Г. М., – становится еще более многозначительным, если вы изучите отдельные листы рукописи, тщательно сохраненные Брюсом Рэнсомом. Кто-нибудь из вас видел их?

– Да, – кивнула Берил. – Брюс показывал их мне вчера вечером.

– Он показал их мне, когда я только приехал в Олдбридж две недели назад, – сказал Г. М. – Вы обратили внимание на что-нибудь необычное, девочка моя?

– Боюсь, я была слишком взволнована, чтобы…

– Бьюли – автор этой пьесы – знает, что женщина-свидетель была рыжеволосой. Он знает, что она вернулась к нему тем вечером из-за фальшивой десятишиллинговой купюры. Он даже знает, что она приезжала на велосипеде! Откуда ему известно все это?

– Он не мог об этом знать! – воскликнул Деннис Фостер. – Если только…

– Если только, – кивнул Г. М., – Бьюли и Милдред Лайонс не действовали совместно с целью обвести полицию вокруг пальца.

– Игра в притворялки! – произнес Деннис.

– Что-что, сынок?

– Ничего, сэр. Продолжайте.

– Было ли возможно, спросил я себя, что Милдред Лайонс играла две роли – свою и миссис Бьюли? Ответ: вполне. Как мы выяснили, у мисс Лайонс не было помощников в машинописном бюро – она приходила и уходила незамеченной. Полиция, как нам также известно, следила за этим бунгало только по ночам. Милдред Лайонс могла незаметно попадать туда сзади через лесистые холмы, среди которых стоял коттедж. Еще до начала слежки у нее было несколько дней, чтобы установить себя в качестве «миссис Бьюли» в глазах случайного прохожего, почтальона или мальчишки из мясной лавки.

В парике, скрывающем рыжие волосы, и броских фальшивых драгоценностях, предоставленных Бьюли, ее видели – всегда на солидном расстоянии! – пьющей чай с мужем в саду или сидящей в шезлонге на лужайке. После этого ей было незачем приближаться к дому до критического дня 6 июля.

Во второй половине дня она открыто приезжает в коттедж на велосипеде с пишущей машинкой как Милдред Лайонс. Конечно, никаких писем ей не диктовали. Она входит в дом, выходит оттуда в качестве миссис Бьюли, последний раз пьет чай с «мужем» и удаляется снова в роли Лайонс.

Разумеется, не было никакого фальшивого банкнота – все это сплошное очковтирательство с целью объяснить, во-первых, почему она приезжала в коттедж во второй половине дня и, во-вторых, почему вернулась туда вечером. Она снова приехала на велосипеде, заглянула в окно сквозь неплотно сдвинутые портьеры, не увидев ничего, кроме самого Бьюли, и быстро убралась. Дело было сделано.

Г. М. покачал головой и затянулся гаснущей сигарой. В его голосе послышались нотки восхищения.

– Красота плана заключалась в том, что он не мог не удасться. Предположим, эти двое где-то допустили бы оплошность. Предположим, кто-то ее обнаружил бы. Предположим, констебль поднял бы тревогу, когда Бьюли уходил утром. В любом из этих случаев никакого вреда бы не произошло. Никто не был убит. Бьюли мог бы сказать копам со своей знаменитой улыбочкой: «Вы преследовали меня – невинного человека – вашими недостойными подозрениями, не имея никаких доказательств! Можете вы порицать меня за желание заставить вас немного понервничать? В чем вы хотите меня обвинить?»