Магия успеха - Феликс Разумовский Страница 45

Запираться Гриша не стал. Подробно, как на духу, он рассказал, что до женитьбы занимался онанизмом, в школе был тайно влюблен в Людмилу Гурченко и супруге изменил лишь единожды, да и то частично, петтингом. Суровые дядьки внимательно слушали его, хмурились, переглядывались друг с другом, а потом старший приказал водворить Гришу в одиночную камеру:

— Ничего, посиди-ка пока, может, перестанешь валять дурака.

Поздно вечером Борисова повели на очную ставку с давешним покупателем. Тот оказался злостным шпионом-диверсантом, давно уже мозолившим глаза нашим органам. Ему-то Гриша и продал за восемьдесят долларов секретное оружие родины — спин-торсионный психотронный генератор. Но, слава труду, враг далеко не ушел!

В то же самое время в квартире на Кирочной происходил обыск. Понятыми взяли Тараса Кораблева и мадам Досталь, искали в комнате Борисовых, в местах общего пользования, в коридоре, в чулане, на кухне. В качестве вещдоков забрали семьдесят долларов, спрятанные Борисовым на черный день, и старый телевизор тети Фиры, уже не поддающийся восстановлению и убранный Снегиревым в чулан. Наверное, он был очень похож на спинтор-сионный генератор.

Вернулся Гриша уже под утро, голодный, злой, пропахший парашей, и, наплевав на высокую роль интеллигента в российском постперестроечном процессе, громко выругал по матери и демократию, и приватизацию, и мудака гаранта, и всю эту сволочь, которая мешает людям жить. Народ смотрел на него по-разному. Новомосковских с уважением, Таня Дергункова косо, мадам Досталь — как на врага народа. Тарас же Кораблев кивал с полнейшим пониманием, ему тоже в свое время пришлось нюхнуть параши. Снегирев пялиться на Гришу не стал, вечером сунул ему под дверь сотню баксов, — кто-кто, а уж он-то хорошо знал, какие у наших чекистов чистые руки, горячие сердца и холодные головы.

Сейчас же Алексей сидел на кухне и, невзирая на кошачьи игрища, невозмутимо занимался тремя вещами сразу: пил чай, наблюдал, как чинят тети-Фирину «Оку», и, содрогаясь, листал бульварный, убойно-эротический роман. Книжечка была еще та, о приключениях наших разведчиков на просторах Снопа. Главный герой, Тарас Тарасович Максаев, гинеколог по специальности, был завербован, обрезан и отправлен в Тель-Авив, где под видом банщика Хайма Соломона внедрился и начал новую жизнь. Рядом с ним, бок о бок, сражались на невидимом фронте радист-трансвестит Вася Хренов, активный извращенец Нодар Сукашвили, связист-онанист Моня Лившиц и глубоко законспирированная советская разведчица полковник Давалова, ради интересов родины сменившая даже свою сексуальную ориентацию.

"…Агафья Ивановна пробудилась пополудни с тяжелой головой, после вчерашнего ее тошнило. Состояние полковницы осложнялось тем, что в области гениталий наблюдался сильный зуд, — это не на шутку разгулялись маленькие въедливые насекомые, которыми с разведчицей щедро поделилась какая-то империалистическая сволочь. «Пора менять легенду». Остервенело почесываясь, Давалова зевнула, а из парной уже вовсю доносилось мерзкое зловоние — это генерал Хайм Соломон готовил в шайке утренний коктейль для улучшения здоровья и нейтрализации коктейля вчерашнего.

Когда тазик с лекарством опустел и чекистам полегчало, тронулись. В пути пели песни и в целях конспирации блевали не в придорожные кусты, а в специальную емкость, опломбированную личной печатью Хайма Соломона. Наконец сделали привал, чтобы оправиться и размяться, и тут Агафья Ивановна с брезгливостью обнаружила, что ни Нодар Сукашвили, ни Моня Лившиц на ее девичьи прелести более не реагируют, а усиленно сожительствуют с Васей Хреновым, который необычайно похорошел и заневестился.

— Извращенцы поганые, — сплюнула Давалова и со злости занялась своим пошатнувшимся здоровьем.

Отойдя в сторонку, она, присев, начала энергично искоренять пушистость в паху, которая, на удивление всем, была у нее не рыжей, а черной, словно происки империализма.

— Э, девонька, это пустое, — мягко произнес заинтересовавшийся процессом Хайм Соломон, — эдак мандей не изведешь, только красоту свою нарушишь. Надо бы машинным маслом, а еще лучше дегтем.

Мгновенно, по знаку его, Моня Лившиц нырнул под машину, добыл из коробки передач стакан чего-то горячего и вонючего, и исстрадавшаяся полковница наложила обильный компресс на лобок и промежность.

А солнце стояло высоко, и в машине, несмотря на кондиционер, было жарко, сильно пахло коктейлем и сдобренными трансмиссионным маслом гениталиями Агафьи Ивановны. Некоторое время ехали в молчании, втайне сочувствуя издыхающим насекомым, вдруг внизу у колес что-то завизжало, раздался страшный скрежет, и машина, дернувшись пару раз, остановилась. Выяснилось, что мудак Лившиц плохо завернул сливную пробку в коробке передач, и агрегат, оставшись без масла, накрылся хорошо промасленным половым органом Агафьи Ивановны.

— П…здец, — сделал глубокий вывод после рекогносцировки Хайм Соломон, и, взорвав машину, чтобы она не привлекала к себе внимания, дальше решили выдвигаться автостопом…"

— Принимай работу, хозяин. — Респектабельный краснощекий умелец поманил Снегирева к холодильнику, с гордым видом похлопал по обшарпанному корпусу. — Сто лет еще проработает. Компрессор — мухи не сношались, термодатчик новый, фреона под завязку. Конфетка!

— Мухи, говоришь? — Снегирев вслушался в работу агрегата, одобрительно кивнув, рассчитался с мастером и пошел вместе с ним на выход. В коридоре не только холодильный спец, но и черт ногу сломит.

— Вызывайте, если что. — Споткнувшись, виртуоз шагнул на лестничную клетку, было слышно, как он побежал вниз по ступеням, — шаркали подошвы, брякало железо в чемоданчике.

Жалобно скрипнув давно не смазывавшимися петлями, дверь захлопнулась, Снегирев в предвкушении сладкой мути о Хайме Соломоне поспешил на кухню, и в это время кто-то позвонил, уверенно, с чувством собственного достоинства.

— «А мы швейцару — вы открывайте, папа, и получите-ка вы четвертак на лапу…» — Алексей развернулся, оттянул тугие ригеля замка и в который уже раз убедился, какой Питер маленький город.

— Здрасьте, я ж таки к вам по объявлению. — На пороге стоял жуликоватый бармен из «Занзибара», крупный специалист по разбодяжке соков, забиванию стаканов льдом и недовысыпанию фисташек из пакетов. На локте у него висела корзинка. — Насчет породистого котика в хорошие руки.

Верхние конечности у него действительно были что надо — цепкие, ширококостные, в густых черных волосах. Примерно такие обычно рисовали раньше на плакатах из цикла «Руки прочь» — от Вьетнама, от Кореи, от Камбоджи, от Анголы, от Республики Серебряный Берег и т. д. и т. п.

— Как же, как же, ждем вас. — Снегирев посторонился, пропустил визитера вперед и, придерживая за локоть, повел по полутемному, изгибающемуся подковой коридору. — Не зацепитесь за гвоздь, сюда лучше не вступать, пожалеете, не заденьте ночной горшочек. Ну ничего, не страшно, отстирается.

У комнаты Новомосковских он остановился, негромко постучал:

— Эй, заводчики племенных котов, выходите!