В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова Страница 45

Ромашкина нигде не было. Я искала его на палубе и в капитанской рубке, где узнала от старпома, что механик ни под каким предлогом не может находиться в капитанской рубке. Я искала его на складах, в подсобках и в каютах на втором этаже, я даже на кран взобралась — тот, который ездит по рельсам, на втором кабина была меньше. Спустилась сначала в один трюм, потом в другой, поглазела на двухметровое зубастое чудище, которое нежилось в лучах сильной электрической лампы. Он (или оно?), как только почуяло меня, сразу распахнуло свои злобные глазки, прикрытые для видимости доброты усталыми сморщенными веками. Результата никакого — Ромашкина все видели, но никто не знал, где он сейчас. Я уж было понадеялась, что его крокодил слопал.

Эта неуловимость стала меня здорово раздражать. Пойти что ли к командиру, взять у него рупор и покричать в него: «Ромашкин? Где ты? Ау?» Интересной, однако, особенностью обладает этот человек, по всей видимости, в совершенстве. Он есть — но его нет! Способность к иллюзиям в виде собственного присутствия — отсутствия, могла сослужить ему неплохую службу во время убийства. В том смысле, что «Фигаро там — Фигаро здесь», а Фигаро — то, тем временем, в трюме!

И вообще с этим Ромашкиным связано слишком много загадок. Прежде всего — что его связывало с Сергеем Костровым? Почему на судне оказался водолаз? Делать ему, по самым рискованным предположениям, на плавкране нечего. На время спасательных работ водолазы жили на одном из речных буксиров, а работали под водой возле утонувшего буксира, опутывая судно цепями и канатами для подъема.

И еще я поняла, что у механика нет друзей. В большом коллективе всегда находится человек, который более — менее в курсе твоих дел. Это, как правило, тот, кто к тебе неравнодушен. Может друг, приятель, а может и враг? Враги тоже знают о тебе все! Эта мудрая мысль пришла ко мне во время аналитических размышлений на тему: почему об этом человеке никто ничего не знает, но все уверены, что он рубаха — парень и весь на виду. Получается, у Ромашкина нет ни друзей, ни врагов?

Когда я уже совсем отчаялась найти механика, этот неуловимый гражданин возник передо мной, вернее, позади меня, совершенно неожиданно. Как из — под земли или, пользуясь нашей с читателем терминологией, как из — под воды.

— Вы меня искали? — спросил низкий голос за спиной, и я вздрогнула, ожидая увидеть заросшего черной густой бородой злодея.

Я медленно повернулась. Выразительные глаза Ромашкина смотрят настороженно, полные, привыкшие к улыбке губы, сложены в строгую линию, невысок, плотен, на голове кепка — вот и все, что можно сказать об этом человека с первого взгляда. Да еще — есть в нем та неброская основательность, которую женщины всегда замечают.

Окинув взглядом его крепкую фигуру, я поняла, что Ромашкин меня изрядно разочаровал. Ему бы шляпу с широкими полями, потертые джинсы, платок на загорелой шее, да горячего мустанга в придачу. На Ромашкине же сейчас была надета синяя куртка и замасленные просторные штаны самого простого покроя — так называемая рабочая роба. Безусловно, я встречала его и раньше, но не обращала внимания.

— Я не знал, что вы ищете именно меня, — без всяких предисловий сказал он. — Так вы меня искали? — повторил он свой вопрос, заметив, что я слишком пристально его рассматриваю.

— Да — да! Вы такой неуловимый.

— Не могу же я носить на груди табличку со своей фамилией! — он ответил без иронии, но на его лице промелькнула мимолетная неприязненная гримаса. — Вам следует в таких случаях писать плакат, типа «ищу такого — то». У вас ко мне дело?

— Не вполне! Я вдруг вспомнила, что мы вот — вот прибудем на место и забеспокоилась, что до сих пор не поговорила с главным технарем, от которого зависит успех работы в Угличе, — вполне убедительно соврала я.

— И из — за этого меня разыскивает полкоманды? — холодно поинтересовался механик.

«Та — ак, значит, на лесть он не ведется!» — сделала я быстрый вывод, оставив его вопрос без ответа.

— У меня есть несколько свободных минут, — сказал механик без особого энтузиазма.

— Вы не слишком — то любезны!

— К сожалению, — согласился Ромашкин.

— Прежде всего, мы должны найти место, располагающее к беседе. Ну, хотя бы эта скамья?

— Я весь день на улице! К тому же у меня еще масса работы. Я должен использовать наше с вами время для отдыха.

— Логично! Какие у вас предложения?

— Давайте спустимся в трюм? Вы будете задавать свои, — мне показалось, что он хотел сказать «глупые вопросы», — гм, гм, свои вопросы, пока я проверю дизель — генераторные насосы? — сказал механик, доставая из кармана горсть гаек и сортируя их по размеру.

— Нет! — я заорала так, что он выронил пару своих железок, и они гулко ударились о железный настил.

В этот треклятый трюм? А если он и есть убийца? У меня даже коленки задрожали — да у него карманы полны железок! А чем убили водолаза — до сих пор не известно.

Ромашкин удивленно на меня взглянул, и я поспешила сказать:

— Вы будете отвлекаться в трюме! — и уже более спокойным голосом добавила, — может быть, вас устроит кают — компания? Заодно и согреетесь! — я лихорадочно перебирала в уме свои доводы в том случае, если он откажется.

Камбуз подходил мне по многим причинам. Во — первых, там было безопасно по причине многолюдности, да и кок здесь болтается за стойкой. Во — вторых, там легко уединиться: к примеру, за дальним столиком.

Ничего не ответив, механик двинулся к камбузной двери, сдвинув свой картуз на затылок. Я — за ним.

Завидев нас, Иван Иванович хмыкнул и сказал:

— Устрицы подавать не буду! В грязной одежде не обслуживаю! А ты, Наталья, обопьешься сегодня чаю!

Кок с досадой бросил в раковину тряпку, которой вытирал и без того блистающие чистотой столы, и ушел в глубину своего обиталища — я думаю, подсчитывать запасы устриц. А Ромашкин долго тер грязные руки под краном, а потом, не вытирая их полотенцем, проследовал за стойку и включил электрический чайник. Долго рассматривал завтрашнее меню. Что он там высматривал, не знаю, но, наверное, выучил его наизусть, пока не закипел чайник. Я же заранее уселась за самый дальний столик с видом человека, которому некогда и незачем пересаживаться. При этом я раскрыла блокнот, демонстрируя основательную занятость. Ромашкин положил в стаканы по пакетику чая, доверху налил кипятка, поставил их на блюдце и впервые повернулся. Он сразу же начал отхлебывать еще дымящийся чай и прежде, чем я приступила к своей чашке, успел налить себе вторую.