День лжецаря - Брэд Гигли Страница 44

Симеркет махнул рукой, понимая, что бесполезно убеждать ее в том, что ее любовник участвовал в заговоре.

— Тебе повезло, что ты не вышла за него замуж. Иначе ваш брак был бы проклят. Египет стоял на краю пропасти из-за таких вот «хороших людей» вроде него.

Ее удлиненные глаза превратились в холодные изумруды.

— Египет? Не говори мне о Египте — Египет может идти ко всем чертям! Что он сделал для меня, кроме как разрушил все, что было мне дорого, а затем бросил на невольничий рынок? Я сыта египетским лицемерием — и больше всего тобой, Симеркет! Ты такой красивый, такой правильный, специальный посланник фараона, охотящийся за мертвой женщиной…

Ее рот некрасиво скривился, и слова ее эхом отозвались в его голове: «Мертвая женщина, мертвая женщина!» Симеркет быстро повернулся к ней. С его языка готовы были сорваться проклятия, но прежде чем он успел их произнести, во дворе раздался голос Виа:

— Анеку! Симеркет!

Оба тут же примолкли, как пара сцепившихся в ссоре подростков. Старая служительница стояла в дверях, укоризненно глядя на них. Она кивнула Анеку.

— Сенмут нуждается в твоей помощи с утренними жертвоприношениями, девушка.

Удаляясь с гордо поднятой головой, Анеку бросила на Симеркета последний, исполненный ненависти взгляд. Симеркет смотрел ей вслед, тяжело дыша.

— Ты слышала? — спросил он Виа.

— Я слышала достаточно.

Симеркет с мрачным видом отвернулся.

— Я не жалею о том, что сказал!

Виа издала долгий, печальный вздох.

— О Симеркет, тебе следовало бы пожалеть. Что тебе до того, что ее любовник был негодяем? Он давно исчез из ее жизни, и у нее не осталось от него ничего, кроме памяти.

Он упрямо выпятил губу.

— Она не может жить и дальше во сне.

Слова Виа заставили его почувствовать стыд. Единственное, что поддерживало его в течение этих нескольких лет, было воспоминание о любви Найи. Несмотря на все, что между ними стояло — его неспособность стать отцом, ее брак с другим мужчиной, — он всегда знал, что она не переставала его любить. Бедная Анеку не имела даже этого утешения!

Он взглянул на дверь храма, куда вошла Анеку.

— Я пойду к ней и попрошу прощения.

— Оставь ее в покое! — возразила Виа. — Вы сейчас только и способны, что ссориться. Приходи завтра, и вы сможете все уладить. — Она ободряюще похлопала его по плечу. — А я тем временем поговорю с ней сама.

Симеркет кивнул. Бормоча прощальные слова, он выскользнул из ворот. На углу улицы он обернулся. Виа все еще стояла на том месте, где они расстались. Увидев, что он обернулся, она помахала ему рукой.

Пока он шел, чувство вины сменилось в нем тревожными размышлениями. Если Анеку говорила правду и Менеф действительно угрожал ее любовнику разоблачением какого-то преступления — и если преступление было тем, которое подозревал Симеркет, — тогда Менеф должен был заранее знать о заговоре против Рамсеса. Это означало, что он должен был быть по крайней мере одним из его участников или в лучшем случае ничего не предпринимать, чтобы предотвратить его.

Даже в опаляющем воздухе Симеркет почувствовал, как его тело внезапно покрылось мурашками. Возможно ли, что нити заговора — здесь, в Вавилоне? Может быть, именно поэтому боги послали его в этот город — чтобы он еще раз одержал победу над демонами, которых, как думалось, он истребил?

И почему, куда бы он ни ткнулся, посол Менеф оказывался у истоков очередного зла? Ему в голову пришла неожиданная мысль — а не мог ли этот маленький толстый сановник организовать и нападение на Найю и Рэми?

Он потряс головой, чтобы освободиться от рваных мыслей, ибо знал: он в той точке расследования — а оно такое запутанное и противоречивое, — что все и вся кажутся ему замешанными в преступлении. Ни к чему ему мучить себя, воображая более того, что было на самом деле; со временем все разъяснится.

Прибавив шагу, он не подумал о том, что забыл предупредить Анеку, чтобы та остерегалась чужих людей.

Идя утром на встречу с Шепаком, Симеркет уловил легкий, будоражащий запах огня. Далеко впереди, со стороны Пути процессий на него надвигалась стена дыма, скрывая царский квартал. Он бросился бежать.

У гарнизонных ворот пелена дыма была не такой густой, что позволило ему разглядеть за ней движение. Десятки эламских солдат лежали мертвыми или стонали в агонии. Другие хрипло кричали что-то, пытаясь организовать из уцелевших людей бригады, чтобы лить воду на пламя, которое быстро поглощало когда-то стройные ряды палаток. От большинства из них остались лишь тлеющие лохмотья, но быстрый взгляд сказал Симеркету, что самая большая палатка еще среди не затронутых пламенем.

В этой суматохе никто не окликнул его, когда он быстро пробирался по гарнизонному двору. У палатки Шепака дым был таким густым, что ему пришлось прижать к лицу накидку, чтобы дышать. Искоса глядя на обломки, он увидел яркую груду блестящих доспехов. Чья-то рука протянулась к нему из лужи чернеющей крови. Копна спутанных, пропитанных кровью волос скрывала лицо человека.

— Шепак? — прошептал Симеркет.

Он мог бы необдуманно погрузиться в эту лужу рядом с ним, если бы внезапно не вспомнил, где видел эти золотые доспехи — в тот единственный вечер у Нидабы. Они принадлежали вновь назначенному командующему гарнизоном Кутрану, человеку, который пьяным голосом требовал, чтобы Нидаба спела любовные песни.

Несмотря на страшную жару, Симеркет сделал несколько нетвердых шагов к груде доспехов и увидел, что голову этого человека размозжила булава с металлическими шипами. К этому времени верх палатки уже загорелся, и Симеркет отступил во двор. Задыхаясь от дыма, со слезящимися глазами, он не заметил, как к нему сзади приблизился какой-то человек. Симеркет наклонился в его сторону и поднял голову.

— Шепак! — удивленно прокашлял он. — Слава богам, ты жив! Я так и подумал, что ты был там.

— Разве ты не слышал, как я звал тебя?

Симеркет мог только отрицательно покачать головой — его душил кашель. Шепак поволок его в дальний угол сада, где египтянин мог промыть опаленное дымом горло колодезной водой.

— Что здесь произошло? — спросил он между приступами удушья.

— Исины напали на нас сразу после рассвета, — мрачно ответил Шепак. — Погибло двести солдат гарнизона и двадцать лошадей.

— А сколько погибло исинов?

— Ни одного, — ответил Шепак, избегая взгляда Симеркета. — Они явились неизвестно откуда, как джинны пустыни. Прежде чем кто-либо понял, в чем дело, они убрали стражников у верхних стен и заняли их места. У нас не было времени даже на то, чтобы объявить тревогу. Они пустили пылающие стрелы на сеновалы в конюшнях, а затем в палатки. Их лучники перестреляли нас как овец в загоне. Затем они сломали ворота и ринулись на еще живых офицеров.