Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс Страница 44

Нам с Элис удалось обменяться несколькими фразами, а именно: «Я слышала, у вас было маленькое приключение? Хорошо, что никто не пострадал», — на что я ответила: «Да, разумеется», — а она, в свою очередь, сказала: «Вот та книга о мемфисских гробницах, которую я вам обещала».

В книге не было сообщений, написанных между строк симпатическими чернилами или составленных при помощи точек либо иголочных наколок под определенными словами. Что в ней было, так это записка, в спешке нацарапанная карандашом и заложенная между страницами: «Он был здесь. Обещал связь, как только прибудем в Луксор. Велел залечь на дно, не предпринимать никаких действий, стараться все время находиться на людях. Али захлебнулся. Все повреждения на теле получены уже после смерти, кроме одного, на лице. Быть может, ударился головой, отлетел и упал за борт. Советую ничего не придумывать». Был и постскриптум: «Сожгите это и уничтожьте пепел сразу же по прочтении».

Я бы и сама догадалась. Наблюдая, как водоворот в унитазе затягивает пепел, я вопреки совету пыталась что-нибудь придумать.

* * *

После обеда мы со Шмидтом устроились в солярии. Шмидт писал открытки. Он написал уже всем знакомым и удивлялся, почему я не делаю того же.

— Ну хотя бы маме и папе, — настаивал он. — Вот чудесная открытка с пирамидами. А эту, с видом Каира, пошлите Тони.

Я взяла открытки, чтобы он замолчал. Было трудновато составить подобающий текст. «Прекрасно провожу время» — не только банально, но и неправда. Что же касается «хотелось бы, чтобы вы были здесь», то я могла лишь благодарить Бога, что они далеко отсюда.

И все же, придумав остроумную открытку для Тони («Привет! Догадайся, где я»), в глубине души, в эгоистичной, трусливой ее глубине, я почувствовала острое желание, чтобы он оказался рядом. Впервые я действовала совершенно одна, не с кем было поговорить, поспорить, не за кого спрятаться. Во время римской аферы от Шмидта особой пользы тоже не было, но он по крайней мере знал, чем я занимаюсь, а с Джоном мы под конец стали союзниками поневоле. Правда, большую часть проведенного вместе времени мы пытались убежать от разных людей, которые хотели убить одного из нас или обоих, но когда стремглав бежишь от убийц, приятно иметь напарника. Тем более что Джон — большой мастер уходить от погони.

Растянувшись в соседнем кресле, Шмидт надвинул на глаза шляпу и задремал. Руки его были сложены на пухлом животике, усы шевелились при каждом выдохе.

И вот пока я смотрела на него, заботливого, любящего, безобидного словно ребенок, меня как будто обдало холодным душем, голова прояснилась и мысли сосредоточились. Я должна вытащить Шмидта отсюда. И себя тоже. Я была дурой, согласившись на такой опасный план — даже если в тот момент и не отдавала себе отчета в том, насколько он опасен, — и еще большей дурой, когда не вышла из игры, опознав Джона. Я выполнила работу, которую обещала выполнить, а мои таинственные наниматели свою часть уговора нарушили: они позволили Шмидту уйти. К черту Каирский музей! Я не поставлю ни единого дюйма лысого скальпа Шмидта против всего содержимого этого музея. И к черту конспирацию! Я не обязана ковылять тут, как подбитая утка, дожидаясь, когда кто-нибудь соизволит войти со мной в контакт или пока кто-нибудь другой не утопит меня в собственной ванне и не выбросит за борт. Как только мы прибудем в Луксор, позвоню Карлу Федеру и заявлю, что слагаю с себя все обязательства. Сделаю это "в ту же минуту, когда появится возможность связаться с ним по автомату: я больше никому не доверяю, в том числе и телефонисткам.

Удивительно, насколько лучше я почувствовала себя после того, как приняла такое решение. Даже смогла любоваться видом. Вдоль берега с обеих сторон тянулись скалы верхнеегипетской пустыни; даже в ярких солнечных лучах они выглядели эфемерной желто-розовой грядой. В некоторых местах они отвесно поднимались прямо из воды, в других — отступали далеко от берега, оставляя узкую полоску возделанной земли. Зеленые поля и пальмовые деревья обрамляли небольшие скопления глинобитных домиков. Птицы взлетали и с высоты устремлялись вниз, а заросли голубых водяных гиацинтов скользили мимо словно плавающие цветочные островки.

Я помахала ребятишкам, собравшимся на берегу и приветственно размахивавшим руками, но голова моя продолжала напряженно работать. Труднее всего будет уговорить Шмидта сократить путешествие. Мне приходили в голову даже безумные идеи: послать ему телеграмму о пожаре в музее или о болезни кого-нибудь из родственников. Нет, не годится. Он позвонит в Мюнхен и все узнает. К тому же было бы жестоко с моей стороны так пугать его.

Нам предстояло провести в Луксоре четыре дня. Нечего было и думать о том, чтобы увезти Шмидта оттуда прежде, чем он осмотрит достопримечательности. Мне и самой очень хотелось их увидеть. Может быть, с надеждой подумала я, на пристани в Луксоре нас будут встречать полицейские, которые тут же арестуют негодяев? Может быть, Джон откажется от своей затеи? Может быть. Шмидт заболеет? Многие туристы болеют. Может быть, я заболею? А может быть, мне притвориться больной и настоять, чтобы Шмидт отвез меня домой, в Мюнхен?..

Может быть, может быть... Может быть, мумия Тутанхамона встанет из гробницы и поразит негодяев сверхъестественным заклинанием!

— О черт! — вырвалось у меня. Шмидт зашевелился:

— Was hast du gesagt? [43]

— Ничего.

А что, если изобразить нервный срыв? Мне это ничего не стоит.

Шмидт сдвинул шляпу на затылок и сел.

— Пора перекусить, — объявил он.

Совершенно точно. Стюарды выставляли чайные столы. Спящий или бодрствующий, Шмидт всегда безошибочно определяет время приема пищи. Если когда-нибудь он впадет в кому, думаю, я смогу вывести его из нее, помахав перед носом босса пончиком.

Пассажиры потянулись на полдник. Я жадно накладывала себе на тарелку всякие печенья, когда ко мне подошел Пэрри. Он выглядел осунувшимся и, когда я посоветовала ему взять шоколадные вафли, скорчил гримасу и сказал, что ограничится, пожалуй, чаем.

— Я заметила, что вы сегодня не сходили на берег, — сказала я. — Вы здоровы?

На самом деле я ничего не заметила — Пэрри не из тех, чье отсутствие бросается в глаза, но подумала, что будет вежливо произнести нечто в этом роде. Он явно колебался. Видимо, разрывался между желанием получить сочувствие и нежеланием признать, что может быть подвержен распространенному недомоганию, как простой смертный.

— Ерунда, что-то с желудком, — вымолвил он наконец.

— Это со многими здесь случается.

— Но со мной этого никогда прежде не бывало, — обиженно сказал Пэрри, — а я ел в таких местах, куда туристам захаживать не рекомендуют. Должно быть, на кухне кто-то допустил небрежность.

Существуют люди, в которых болезни, коими они обычно не страдают, проявляют худшие черты. Я слизнула шоколад с нижней губы и откусила еще один солидный кусок: