Опасное сотрудничество - Деанна Рэйборн Страница 44

— Музыка и искусство — плохая замена любви, моя дорогая.

— Я не их имела в виду, мой лорд. Я имела в виду вашу склонность к кукловодству. Боже мой, как вам нравится дергать за ниточки!

Взгляд его светлости стал поддразнивающим.

— Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

Он не очень хорошо изображал невинность. Выдавало что-то чуточку издевательское в изгибе губ, что-то слишком знающее в выражении глаз. Я одарила его тонкой безрадостной улыбкой.

— Мы все просто марионетки для вас, не так ли? Как вам это нравится! Я знаю, что вы привезли меня сюда с какой-то целью, кроме бабочек.

Он поднял свой бокал в тосте за мое декольте.

— Моя дорогая Вероника, когда леди имеет такие достоинства, как ваши, вряд ли можно обвинять мужчину.

— И для какой-то другой цели, кроме флирта, — продолжала я, как если бы он не говорил. — Вы могли бы попытаться соблазнить меня в Лондоне. У вас была причина приехать сюда, причина, связанная с Розамундой.

Тибериус излишне долго колебался, прежде чем ответить. Это была пауза, которая сказала мне все.

— Не могу представить, что за лихорадочное воображение заставило вас думать о подобных вещах.

— Я видела клавесин.

— Конечно, вы видели, — ответил он вежливо. — Как и все мы. Он стоял в музыкальной комнате.

— Я имею в виду, что я увидела кое-что. В частности, я увидела панель над клавиатурой и узнала знакомое лицо.

— Боже мой, мисс Спидвелл, — изрек он после долгого мгновения, — какое у вас острое зрение.

— Помогает охотиться на бабочек. Наблюдательность при обзоре деталей и, что важнее, понимание их значимости определяют разницу между дилетантом и профессионалом. Между прочим, отличное сходство.

— Вы так думаете?

Он провел рукой по подбородку. В отличие от Стокера, его светлость не боролся постоянно с непослушной бородой. Его челюсть была слегка затенена, придавая ему немного жуликоватый вид.

— Я позировал художнику всего один раз, но думаю, он неплохо справился с работой, запечатлев мой профиль. Правда сделал плечи Юпитера слишком тяжелыми, — задумчиво добавил он. — Мои изящнее.

Только что убрав руки с этих плеч, я могла подтвердить оценку его светлости, но ничего не сказала. Виконт вздохнул и допил виски.

— Как долго вы были влюбленны в Розамунду? — мягко спросила я.

— Начиная с двух минут после того, как впервые встретил ее, до… что сегодня? — уточнил он.

— Вы были женаты на другой женщине, — воззвала я укоризненным тоном.

— Я выполнял свой долг, — возразил он.

— Но вы все же любили Розамунду?

— С этим ничего не поделаешь. Она просто была самой очаровательной женщиной, которую я когда-либо встречал. Если нынешняя компания не станет исключением…

— Не станет, — заверила я его. — Вы расскажете мне о ней?

Тибериус пожал плечами.

— Что тут рассказывать? Она не была так классически красива, как вы, но в ней были ваша стремительность, живость, joie de vivre ^[20], что делало ее совершенно неотразимой. Я захотел ее с первого раза.

— Где вы с ней познакомились?

— Здесь. Малкольм устраивал одну из своих чертовых домашних вечеринок. Розамунда была гостьей. Мертензия и Розамунда отбывали срок вместе в одной из этих школ для жеманных девиц. Малкольм был ужасно растерян, когда его родители умерли. Он не знал, что делать со своими младшими братом и сестрой, и поэтому их обоих отправили в закрытые школы. Люциан добился успеха, но Мертензия проплакала весь первый семестр. Ей удалось подружиться с Розамундой, и вместе они разработали заговор, как забрать Мертензию из школы и вернуть домой в Сан-Маддерн.

— Довольно смело для школьниц.

— Так и было. Мертензия, вероятно, чувствовала, что осталась должна подруге за помощь. Из-за участия в затее Розамунда была опозорена. только вмешательство Малкольма убедило дирекцию позволить девочке остаться там после отъезда Мертензии. Подозреваю, он сделал существенное пожертвование в пользу школы.

— Почему он должен был платить им?

Виконт опять пожал плечами.

— Ромилли ужасно старомодны. Преданны устаревшим понятиям, таким как лояльность и верность. Мертензия не могла вынести мысли, что Розамунда пострадает из-за нее. Поскольку девушка была стипендианткой, Малкольм весьма кстати подбросил школе немного деньжат.

— Значит, Мертензия вернулась домой в Сан-Маддерн, а Розамунда осталась в школе?

— Она стажировалась, чтобы стать учительницей. — На его губах играла легкая улыбка. — Вы не можете представить себе кого-то менее подходящего для этой профессии.

— Разве Розамунда не была умной?

— Умной! Девочка была умной, как обезьяна и вдвойне более озорной. Слишком живой для такой серой жизни. Но это был единственный путь, открытый для Розамунды. Ее родители умерли, и на горизонте не было ничего, кроме благородной бедности, если она бы не заработала на корку хлеба.

— Мне знакомо это чувство, — сказала я.

Улыбка на его лице углубилась.

— С тех пор, как мы познакомились, мне неоднократно приходилось вспоминать Розамунду. Это и радость, и мука.

Тибериус долго молчал, потом резко откашлялся.

— Итак, Розамунда начала карьеру учительницы, но обнаружила, что это ей не подходит. Она ушла, чтобы устроиться на частную работу.

— Была ли она более успешной в этом предприятии?

— Нет. Как я уже сказал, она была умна. Слишком умна, чтобы тратить молодость и красоту, обучая тупых детей шепелявить азбуку. Но ей надо было зарабатывать на жизнь. Розамунда делала многочисленные попытки, одна хуже другой. Наконец, три года назад она решила покинуть Англию и приняла должность в Индии. Работа не должна была начаться до осени. Образовался неопределенный период в несколько месяцев, когда она находилась в некоем лимбо, не имея ни дома, ни занятий. Она написала Мертензии, и та немедленно пригласила ее провести здесь лето. Прошло много лет с момента их последней встречи.

— Это было лето, когда вы встретили Розамунду?

Его губы скривились.

— Встретил — неподходящее слово. Это была не встреча, Вероника. Меня представили ей, и это было, как если бы я нашел оторванную часть самого себя, которая каким-то образом блуждала по земле. Она была моей второй половиной, просто до этого я не осознавал свою незавершенность.

Я ничего не говорила, у меня перехватило горло.

Он продолжал далеким голосом, глядя в огонь: