Чужие деньги - Фридрих Незнанский Страница 42

И, учитывая это все, скажите на милость, зачем Корсунскому было бы убивать Питера Зернова?

«Из мести, — внутри мозга гулко прозвучал ответ обвиняемого, — за то, что Зернов выставил тебя в смешном виде».

Корсунский поморщился. Выглядеть злодеем — одно дело, а выглядеть шутом — извините, совсем другое. Перечисления финансовых махинаций, раскрытие закулисных интриг — против этого он ничего не имел. Но зачем острый писательский глаз подметил подробности, о которых Валентин Янкелевич ничего не знал, потому что ему о том не говорили? Корсунский привык видеть свое отражение в зеркале, перед которым подтягивал животик, принимал величественный вид; а Питер Зернов прокрутил перед ним пленку, заснятую скрытой камерой, и на ней Корсунский с какой-то телесной оторопью, с испепеляющим стыдом увидел маленького человечка, который на миг замирает перед дверью кабинета первого президента России, точно готовясь войти к стоматологу, затем, собравшись с духом, скребется, как мышь, и, получив разрешение войти, просачивается сквозь дверную щелку и семенит, выставив перед собой портфель. Зачем, спрашивается, предавать огласке такие мелочи жизни? И чего ради Зернов так напирает на то, что он вступил в элитный теннисный клуб, где состояли ближайшие друзья и дочь президента, и при этом ненавидел физкультуру и спорт? Да, если хотите, он отродясь не занимался физкультурой, он даже утреннюю гимнастику, никогда не делал, ну так что же? Ему не нужен теннис, он играет в иные игры. Одна из них носила кодовое название «Книга Президента»…

На этого молодого человека, одетого с бомжеватой неопрятностью в потертые джинсы, ободранные кроссовки и просторные рубахи с жилетками, нехорошо косился обслуживающий персонал. Вадим Юдин — так звался журналист, косивший под бомжа, — не обращал на косые взгляды внимания. Должность у него была такая, что сам черт не брат: литературный обработчик мемуаров президента. Обязанности заключались в том, чтобы под шорох диктофона задавать наводящие вопросы и слушать ответы президента, а потом соорудить из них нечто внятное и занимательное. Юдинским творением президент остался доволен. Однако на плохо умытом лице Юдина читался демонстративный скептицизм. Он довел до сведения президента, что за издание такой книги в России никто не возьмется: выдающегося дохода она не сулит, а в наше время каждый генеральный директор заранее подсчитывает убытки и прибыли… Если президент пожелает, Юдин договорится с одним издательством в Финляндии. Но на это потребуются деньги… Президент согласился. Он еще надеялся получить доходы от своей книги — они были бы для него не лишними. Как ни покажется кому-то смешным, президент, вопреки тому, что о нем говорили, сохранял кристальную честность — по крайней мере, в начале своего президентства. Жил на одну зарплату, взяток не брал, даже завуалированных.

Президент так и не узнал, что не одно и не два издательства России руками и ногами ухватились бы за возможность выпустить его мемуары, причем сразу же готовы были выплатить изрядный гонорар. Не обратил он внимания и на ту красноречивую деталь, что Юдин работал заместителем главного редактора в журнале, размещавшем рекламу «АВТО». Практически, журнал существовал на эту рекламу, и Корсунский потребовал от заместителя главного редактора ответных услуг. Он их получил: все деньги, которые якобы ушли в Финляндию, были переведены на счет Корсунского. Время от времени Юдин информировал президента, что финнам требуются новые суммы: то на бумагу, то на компьютерную верстку, то на прочие мелочи…

В конце концов книга вышла под маркой журнала, где трудился Юдин. Президент что-то заподозрил. Тогда, чтобы усыпить его бдительность и на корню отсечь идею возмещения ущерба, нажившийся Корсунский стал переводить некоторые суммы на счет президента — якобы доходы от продаж. Зато Юдин познакомил его с президентом, чье могучее государственное крыло не раз прикрывало Валентина Янкелевича от мелких и крупных превратностей судьбы. Тогда-то Корсунского и приняли в теннисный клуб. Приходилось, источая обильный пот, скакать козликом по корту, терпя насмешки некоторых приближенных президента. Ну и что, подумаешь! Поскакал чуть-чуть, не переломился. Зато — где сейчас они, чересчур смешливые? Вот то-то… А Корсунский — в Лондоне.

Валентин Янкелевич поерзал на стуле и выудил из кармана брюк дамское зеркальце. Размером с пудреницу, в позолоченной оправе, оно имело шокирующе гламурный вид, особенно в сочетании с отражающимся в нем лицом — треугольные мефистофельские брови, горбатый нос, губы, которые сейчас искривила обида… Постепенно черты выравнивались, губы распрямлялись — Корсунский возвращался к состоянию довольства собой. Он примерял на себя заново переживаемые детали, вычитанные из книги Зернова, и находил, что все не так плохо. Семенил, прыгал, просачивался в щели — ну так что же? Он применял некрасивые средства во имя победы, но он победил. Все знают, что на его совести много трупов. А трупом больше, трупом меньше, какая разница?

Привычный к смешению правды и лжи, Корсунский стоял выше того, чтобы опровергать приписанную ему причастность к смерти Питера Зернова. Мало ли что ему приписывали и припишут еще! Все это маски, которые моментально прилипают к лицу. Вместо того, чтобы терпеть боль, отдирая маску от кожи, лучше полюбить приданный ему облик. И этот облик, и другой, и третий…

Корсунский не мог прекратить актерствовать даже наедине с собой. И в роли убийцы Питера Зернова он себе нравился.