Интриганы - Дональд Гамильтон Страница 41

Хэнк не был таким старым, а я таким молодым, но я не увидел причин для обиды.

— Нет, сэр.

— Потому что их делают не в Бостоне, и они никогда не использовались как китобои. — Он засмеялся над собственной шуткой, если это была шутка, и, как старший офицер, первым прошел в рубку. — Достань, пожалуйста, пару бутылок пива из холодильника, сынок, пока я найду рубашку и откопаю морскую карту.

Он пропал в темной каюте впереди, которая состояла из двух коек, сходящихся в форме буквы V к носу лодки. Я осмотрелся в поисках чего-нибудь, что могло бы содержать пиво, не давая ему согреться. В кубрике было много стекла и дневного света. Это была наполовину маленькая столовая, наполовину камбуз. Один уголок был оставлен для клозета — простите, гальюна. Холодильник я нашел под полкой в задней части кубрика и успел достать две бутылки, когда Прист появился из каюты, застегивая на груди рубашку цвета хаки, со свернутой морской картой под мышкой. Он заговорил, как будто наш диалог не прерывался.

— Ты нашел маленькие осветительные ракеты на борту?

— Да, сэр. В отделении аккумуляторной батареи под сиденьем рулевого.

— На красные не обращай внимания. Это стандартное снаряжение для чрезвычайных ситуаций, и они просто входят в комплект. Белые — вот что тебе нужно. Они в отдельной упаковке.

— Я их видел, — сказал я. Затем, поколебавшись, добавил: — Это симпатичная безделушка, но не думаю, что у нее большой радиус действия.

— Мы посчитали, что для тебя будет важнее их скрыть, чем радиус действия, сынок, — ответил Прист. — Носи ее с собой постоянно заряженную, и чтобы в ней было столько запасных ракет, сколько ты можешь спрятать. Артур сказал, что вы, ребята, неплохо умеете маскировать вещи. Когда пройдет время, я буду наготове — насколько далеко я смогу зайти между островами, не посадив “Франсис” на мель. “Китобой” будет вместе со мной в готовности к действиям. По белой ракете “китобой” будет искать тебя при помощи мощного прожектора. Это, конечно, не значит, что тебя обязательно найдут. Здесь обманчивые воды. Но это все, что мы можем сделать.

— Да, сэр.

— Конечно, предполагается, что ты дашь сигнал о помощи только после того, как выполнишь работу.

— Да, сэр.

— И ты знаешь, в чем она заключается.

— Да, сэр, — в третий раз коротко повторил я. Он пристально взглянул на меня, прищурив глаза, как будто ему удалось поймать меня в приготовленную ловушку.

— Откуда ты можешь знать? Этого не было среди инструкций, которые тебе передали через Марту. Медленно и внушительно я произнес:

— Адмирал, если бы вы работали на кого-то столько, сколько я, вас не надо было бы особенно инструктировать. Не беспокойтесь, сэр. Я знаю, чего он хочет и кого он хочет. И примерно знаю, как он считает нужным выполнить эту работу. Все, что мне необходимо, — это последние детали, которые вы мне дадите. Если цель находится там, я сделаю “касание”. — Какое-то время стояла тишина. Я нарушил молчание, сказав: — Я с ним уже... Впрочем, неважно, сколько лет, но я никогда не знал, что он любитель рыбалки.

— А он и не любитель. Он боец с тарпонами.

— Я не говорю на этом языке. Вам придется перевести.

Прист усмехнулся.

— Привычки рыб остаются большой загадкой для Артура. Он едва может правильно насадить наживку, забрасывает плохо и не особенно стремится научиться. Для чего он приезжает сюда — так это для того, чтобы просто как-нибудь зацепить одну из этих крупных, неподдающихся, высоко подпрыгивающих тварей и бороться с ней, пока рыба не сдастся. О, иногда он делает мне одолжение, ловя другие виды, но любит именно тарпона. У него, как он говорит, подходящий дух и подходящий размер.

— Подходящий для чего размер?

— Для борьбы, сынок. Маленькой рыбе нужно дать шанс, чтобы получилось настоящее сражение; нужно быть осторожным и внимательным. Сразу врезать на всю катушку нельзя. Что касается более крупной рыбы — ну, это превращается в упорное продолжительное соперничество с использованием специального снаряжения. Тебе надо пользоваться особого рода сиденьем, упряжью и подъемным краном из удочки и катушки. И вообще ты сражаешься не один, а в команде с человеком, управляющим катером. Да, тарпон — это то, что надо. Ты можешь бороться с ним с неподвижной лодки, можешь использовать довольно тяжелые снасти, чтобы почувствовать его в руках, можешь сражаться, стоя в кубрике, как мужчина. Только ты против рыбы, по крайней мере, так это чувствует Артур.

Еще он любил тарпона за то, что эта рыба не очень-то подходит для еды, поэтому можно спокойно отпускать их, победив. Он наклоняется, похлопывает рыбину по голове и отстегивает поводок, говоря: “Пока, Эрик, до встречи”. Артур называет это трудотерапией и утверждает, что это удерживает его от убийства там, в Вашингтоне, когда какой-нибудь возомнивший себя звездой агент без конца дерзит ему... Как насчет того, чтобы открыть пиво, пока оно не согрелось, сынок? Открывалка там, на углу раковины.

Я вскрыл крышки и подал одну бутылку ему. Его лицо осталось непроницаемым. Я решил, что Хэнк мне понравится.

— Да, сэр, — я наклонил голову. — Думаю, я должен быть польщен. До сих пор я считал, что он способен всего лишь на ловлю карпов или сардин.

Прист усмехнулся своей ухмылкой морского волка, от которой его немолодая кожа собралась в морщины вокруг глаз.

— Между прочим, не адмирал, а только капитан. Они хотели прицепить мне остальные звезды перед увольнением, но я не дал. Мои четыре полоски достаточно трудно искупить в наше время. Я имею в виду — в политике.

— Кажется, вам это удалось, сэр.

— Временно. Предстоит еще одна тяжелая избирательная кампания, и мы, старые поджигатели войны, в трудном положении. — Он энергично помотал головой. — Тебе иногда не кажется, что ты живешь не в том мире, где все люди, сынок? Я хочу сказать, господи, кто же не хочет мира? Но как, черт возьми, кто-то может думать, что лучший способ достичь его — это сбросить штаны и наклониться, приглашая любого пнуть вас по голой заднице? Однако именно этого, по-моему, хотят в наше время все и каждый. Мы должны снять рубашку, штаны и подштанники нашей нации и стать нагишом на холодном-холодном международном ветру. И милые люди на том берегу так нас пожалеют, что оставят в покое.

— Да, сэр.

Я спросил себя, сколько еще глубоких мыслителей изложат мне свои политические, социальные и философские взгляды, пока не кончится это задание. Кажется, они были под каждым кустом.

Прист тяжело вздохнул. Именно поэтому, я и пошел в политику. Эта дурацкая война принесла плохую славу службе в армии и на флоте, но факт остается фактом — на некоторое время в будущем нам еще понадобятся рубашка и штаны. Международный нудизм пока не вошел в моду. Кто-то должен позаботиться, чтобы у нас остались кое-какие лохмотья для защиты от ветра еще на несколько лет, пока свет всеобщего мира не загорится ярко над всем человечеством... А, черт! Ты же голосуешь не здесь. Почему же, черт возьми, я трачу на тебя свое красноречие?