Кольцо из Камелота - Элизабет Питерс Страница 41

Единственным приятным исключением стал момент, когда кузен Джон согласился сыграть. В течение часа в большой комнате эхом разносились отчетливые металлические звуки клавесина. Играл он блестяще — Скарлатти, Баха и какие-то незнакомые маленькие пьесы, как он объяснил, средневековые танцевальные мелодии.

— Но вы настоящий профессионал! — воскликнула Джесс, от восхищения позабыв о вражде.

— Нет, не дотягиваю, — кротко отвечал кузен. — Для профессионального уровня требуется такая дисциплина, на которую я не способен.

Позже он отомстил ей за то, что она толкнула его на это признание, — в конце вечера поднял со стола канделябр и обратился к матери:

— Джесс еще не видела его, мама. Ты сейчас собираешься подниматься?

Мать, кивнув, встала, и Джесс сообразила, что они имеют в виду.

— Вы... вы хотите сказать, что он... он все еще здесь?

— Где ж ему быть? — Тетка испытующе глядела на нее с неприкрытым презрением. — Мы не разделяем вашего лицемерного, легковесного отношения к смерти. Он, разумеется, здесь, в своем доме, где и желал бы лежать.

Пламя свечей заколебалось, как будто держащая подсвечник рука с длинными пальцами музыканта дрогнула. На холодном лице тетки лихорадочно заплясали тени, придавая ему безумное искаженное выражение. И тут Джесс почувствовала на своей руке руку Дэвида и услышала голос Дэвида, который спокойно сказал:

— Похороны завтра?

— Завтра, — ответила тетя Гвиневра. — А сегодня Джессика должна посмотреть на него. Таков обычай.

Процессию возглавил кузен Джон с канделябром. Тетка шествовала со сложенными руками, торжественно, как монахиня. Проходя темными коридорами, залами, по которым гуляли сквозняки, Джесс знала, что все это инсценировка, все напоказ, и, подобно многим трюкам ее кузена, игра заходила чересчур далеко. К тому моменту, когда они поднялись по огромной лестнице и подошли к комнате, Джесс успокоилась и приготовилась.

Это была комната хозяина дома — комната Артура Трегарта. Обширная, с высокими потолками, с высокими окнами с видом на море, почти пустая, если не считать теней. Горели свечи, и в душной комнате пламя их оставалось неестественно неподвижным. Они освещали лицо старика, который покоился не в гробу, а на той же постели, что и при жизни.

Завидев вошедших, со стула молча поднялась крепко сбитая женщина средних лет в черном, кивнула головой и выскользнула из комнаты, а Джессика сделала четыре шага вперед и остановилась, опустив первый и последний взгляд на лицо отца своего отца.

Твердые фамильные черты, которые из двух его детей унаследовала только дочь, казалось, еще больше затвердели от прожитых лет; иссохший и пожелтевший после смерти, старик со своим широким загнутым носом, выступающей челюстью и массивным лбом, с которого были тщательно зачесаны назад седые пряди, напоминал хищную птицу.

Она смотрела на него и ждала, что вздрогнет или что-то почувствует, и ничего не чувствовала. Совсем ничего, даже обиды на зло, которое он причинил не ей и которое она никогда не сможет ни осудить, ни оправдать; даже нежности к родной крови, которая без любви ничего не значит. Все, может быть, ждут, что она дотронется до него или поцелует в лоб, но она решила, что не сделает этого ни за что на свете. Джесс отступила назад, твердо выдержав взгляд тетки, и на лице женщины выразилось некое подобие уважения.

— Здесь принято сидеть рядом с покойниками. Я не думаю, что у вас есть такое желание.

— Нет, у меня его нет, — сказала Джесс и снова заметила странный уважительный проблеск.

— Тогда доброй ночи, — сказала ее тетка.

Кузен Джон метнулся следом за Джесс и Дэвидом.

— Дурацкие старые обычаи, — зашипел он, как только за ними закрылась дверь. — Ничего не поделаешь, лучше со всем соглашаться и увиливать, насколько удается. Ну вот ваша комната, Джесси, если хотите, могу пошарить под кроватью в поисках привидений.

Пока она пыталась найти подходящий и остроумный ответ, Джон послал стрелу в Дэвида:

— Да, старина, это дедушкино кольцо...

— Что?

— Вы к нему когда-нибудь внимательно приглядывались? С действительно близкого расстояния?

— Нет. А зачем?

— С ним тоже связана одна старая семейная традиция, — задумчиво произнес кузен Джон. — Может быть, ерунда, но поскольку завтра будут читать завещание...

— Мистер Трегарт завещал кольцо вам? Вы на это намекаете?

— Я ни на что не намекаю, дорогой мой. — Глаза кузена Джона расширились, впечатление от глубоких глазниц, горящих изнутри в пламени свечи, которую он держал на уровне своей груди, решительно нервировало. — Я понятия не имею, что дедушка собирался сделать с кольцом. Но я знаю, что он просил Джесси привезти его, правда, кузина? Поэтому и предполагаю, что он что-то задумал.

Джесс стало жалко Дэвида; она чувствовала, как лихорадочно трудится его мозг, пытаясь распутать нить за нитью новые козни кузена Джона. Она, как и Дэвид, не знала, что он задумал, но, как и Дэвид, была уверена, что что-то готовится. После короткой паузы Дэвид сказал:

— А что это за семейная традиция?

— Просто старый глупый стишок.

— Какой стишок? — настаивал Дэвид.

— Детский. Как там, сейчас... по-моему, примерно так:

Высокие рыцари, светлые девы,

Прекрасные королевы —

Три и три;

Что они прячут у моря в горах,

Говори!

Длинный меч, и корону, и короля,

И сынка для меня.

Двое мужчин глядели друг на друга через пламя свечи, словно друиды, собравшиеся у костра. В другое время Джесс позабавилась бы над их физиономиями, выражающими смесь подозрительности и двуличности.

— Весьма туманно, — заключил Дэвид. — Ладно. Завтра все узнаем, не так ли?

— Так, так, так. Спокойной ночи, Джесси. Вы со мной, Дэйв?

Джесс проследила, как они уходят по коридору бок о бок, изящная тень кузена Джона рядом с внушительной фигурой Дэвида. Повернули за угол, скрылись из виду, пламя свечи отбросило причудливые тени, потом исчезло, коридор погрузился во тьму, и Джесс лихорадочно зашарила по стене в поисках выключателя.

Только начав раздеваться, она осознала очевидный факт — при башенной комнате не было ванной. Зато стояла ширма, прелестная в прошлом вещь — японский рисунок на некогда блестящем, а нынче запятнанном и порванном шелке. За ней обнаружилось несколько предметов, которые Джесс распознала сперва с удивлением, а потом со смехом. В кувшине даже плескалась вода, что страшно ее обрадовало, ибо она даже ради чистки зубов не собиралась сегодня вечером бродить по темному коридору.

Из дорожной сумки на свет явилась чрезвычайно экзотическая ночная рубашка. Джесс недоумевала, что за тайное побуждение толкнуло ее на приобретение такой вещицы — на юбку пошли ярды материала, тогда как верха практически не было, а то, что было, просвечивало насквозь. Она до сих пор не отваживалась ее надевать, но сегодня моральный дух нуждался во всемерном подкреплении.