Опасное сотрудничество - Деанна Рэйборн Страница 41

— Тогда вы думаете, что она сбежала, — рискнула предположить я.

Она яростно моргнула, словно опомнившись. Отпустив мою руку, достала из кармана носовой платок, вытерла глаза и щедро высморкалась.

— Что еще это может быть, мисс?

Мне не хотелось говорить об убийстве с миссис Тренгроуз. Это было так гадко и не укладывалось в аккуратные манеры экономки. В ее мире хаос и беспорядок должны были быть исправлены. Я знала из своих собственных осторожных таксономий ^[19], что можно найти мир и спокойствие в порядке. Моим утешением было закрепление образцов и надписи на латинских этикетках. Это не очень отличалось от крахмальных простыней и жаренных уток. Оскорбить ее безмятежность казалось чем-то недобрым, поэтому я уклонилась.

— Уверена, что у нее были свои причины. И для брака с мистером Малкольма, и для того, чтобы его оставить.

Лицо миссис Тренгроуз выражало сомнение. Она снова вытерла глаза и деликатно промокнула нос своим носовым платком, уже немного более оживленно.

— Возможно, раз вы так говорите, мисс. Не буду просить у вас прощения за мою несдержанную речь, — сказала она формально, корнуэльский акцент сгладил что-то более манерное. — Я бы никогда не обременяла гостей, если бы ситуация не была такой…

Я хотела коснуться ее руки еще раз, но было ясно, что момент близости прошел.

— Не думайте об этом, миссис Тренгроуз. Люди часто забывают, что события в доме так же сильно воздействуют на служащих, как и на семью.

Она сделала паузу, затем медленно кивнула, свеча сверкала в серебряных нитях ее темных волос.

— Большинство людей никогда не думают об этом. Вы самый необычный человек, мисс Спидвелл.

— Спасибо, миссис Тренгроуз. Я приму это как комплимент.

* * *

Говорят, что любопытство убило кошку, но я не из породы робких кошачьих. Я подождала, пока замок не заснет, оставив единственный звук — рев ветра вокруг башни. Затем поднялась и надела халат. Я отказалась от тапочек, предпочитая холодные ноги шуму подошв, царапающих камни. Вышла на лестничную площадку башни, осторожно нащупывая путь. (Я побоялась зажечь свечу, рискуя известить Тибериуса или кого-нибудь еще о моем присутствии). Из комнаты Стокера не было слышно ни звука, и на лестнице не было света. Я поставила ногу на ступеньку… и врезалась в чью-то широкую грудь. Сильные руки обхватили меня, рука зажала мне рот. Теплое дыхание с запахом мятных леденцов взволновало воздух возле моего уха, когда он прошептал, едва шевеля губами:

— Ни звука,Тибериус бодрствует.

Я кивнула, и Стокер отнял руку от моего рта, но его руки все еще крепко сжимали меня.

— Полагаю, ты хочешь исследовать музыкальную комнату?

Я снова кивнула, и руки расслабились, когда губы снова коснулись моего уха.

— Тогда я пойду с тобой.

Хорошо, что я не должна была говорить. Его неожиданная близость вызвала во мне интересную и бурную реакцию. Я чувствовала тепло — даже жар — там, где его тело соприкасалось с моим, и невыносимый холод, когда мы не касались друг друга. Я приписала ощущение прохладе каменной лестницы, на которой я стояла, и тонкости моего ночного наряда.

Целеустремленным жестом я оттолкнула его, заметив, что в лице Стокера промелькнуло что-то вроде забавы. Должно быть, горький лунный свет, пробившийся сквозь амбразуру для стрел в башне, сыграл со мной шутку. Я молча следовала за ним по извилистой лестнице. Мы прошли мимо закрытой двери Тибериуса, и я приостановилась, не обнаружив ни звука изнутри.

У подножия лестницы в стеклянной трубе, установленной на каменном постаменте, горел ночной светильник, отбрасывая лишь слабый свет к концу широкого прохода. Держась в тени, мы пробрались в музыкальную комнату, скользя как призраки, через полузакрытую дверь. Стокер аккуратно закрыл ее, прежде чем зажечь свечу на одном из музыкальных стендов. Внезапная вспышка света почти ослепила меня, но я поспешила заняться делом. Я тщательно осмотрела клавесин — от лакированного корпуса до струн — проводя руками по слоновой кости и черным клавишам, стараясь не слышать их.

Стокер не сделал ничего, чтобы помочь мне, просто стоял спиной к двери, скрестив руки на груди, наблюдая за мной.

— Что именно ты ищешь?

— Я узнаю это, когда увижу, — огрызнулась я.

Он улыбнулся.

— Ты не знаешь, не так ли?

У меня вытянулось лицо.

— Я не разбираюсь в механике, — призналась я. — У тебя есть какие-нибудь предложения?

Стокер вышел вперед, стоя очень близко, и потянулся через мое плечо, чтобы указать.

— Наиболее вероятный способ проделать подобный трюк — установить часовой механизм для создания эффекта игры на инструменте. Его должны были разместить вот здесь, — добавил он. Рука Стокера коснулась моей, когда он потянулся к клавесину.

Я внимательно обследовала лакированный шкаф клавесина, но не увидела ничего похожего, никаких устройств или хитрых приспособлений, которые могли бы объяснить музыку. Я отступила, расстроенная.

— Как же это было сделано?

Стокер пожал плечами.

— Это и не было. Не с этим инструментом. Кто-то должен был фактически коснуться клавиш, чтобы раздались звуки музыки. — Он провел указательным пальцем по краю, заметив:

— Красивый инструмент и дорогой, хотя немного аляповатый на мой вкус.

Он не ошибся. Каждая панель корпуса инструмента была разрисована различными аллегорическими сценами страсти: Венера и Адонис, Юпитер и Европа. Я почувствовала, что они созданы кистью мастера, обладающего необычайным мастерством и деликатностью.

— Художник шутил.

Я наклонилась, чтобы показать ему козу с лавровым венком, пьяно скособоченным над одним рогом, щенка, крадущего украшенную множеством лент туфельку.

— Умно, — оценил Стокер, пристально вглядываясь. — Он сумел придать животным почти человеческое выражение.

Он притиснулся ко мне плечом. Если бы я хоть чуть-чуть повернула голову, мой рот коснулся бы щеки Стокера. Я резко выпрямилась, поспешно прижавшись к стойке над клавиатурой и рассыпав на пол нотные листы. В тишине раздалась единственная резкая нота.

— Какая я неуклюжая! — вскрикнула я, ныряя под клавесин, чтобы достать листы с нотами.

Ставя их на место, я заметила еще одну картину, которую не увидела сразу; скрытую за дисплеем нотных листов таким образом, что музыкант мог ее видеть, играя наизусть. Размещенная над клавиатурой роспись была самой красивой из всех, изящное изображение Юпитера и Леды. Бог находился в процессе превращения из лебедя в человека. Его прекрасно изваянная фигура была полностью человеческой, но вместо рук еще оставались широкие и мощные крылья, протянутые, чтобы обнять возлюбленную. Леда была увенчана розами, лицо повернуто к сильной шее Юпитера. Он был изображен в профиль, но что-то в его позе привлекло мое внимание. Я наклонилась ближе, поднося свечу к нарисованному лицу. Оно было маленьким, вся фигура бога не больше моего пальца. Мне пришлось встать совсем рядом, чтобы ясно видеть.