Королева мести, или Уйти навсегда - Марина Крамер Страница 40

– Дима, я много лет тащу на себе непосильный груз, ноги подгибаются, сил нет – а нести надо. – Марина снова потянулась к пачке с сигаретами, щелкнула зажигалкой, затянулась, рассеянно глядя в окно. – Если бы тогда, восемь лет назад, мне кто-нибудь сказал, что будет так тяжело жить в этом серпентарии, я бежала бы от Мастифа, не разбирая дороги.

– Не бежала бы ты никуда, дорогуша. – Брат похлопал ее по щеке и отнял сигарету. – Это твой образ жизни, он тебе подходит идеально, ты прирожденная авантюристка.

– Не говори ерунды, а? – попросила Марина, положив голову на скрещенные на столе руки. – Разве можно родиться для того, чтобы постоянно жить в кошмаре?

Дмитрий не был в курсе всех событий ее жизни, да и зачем ему это знать, ведь многие вещи нельзя доверять даже родственникам, но, в принципе, отчасти был прав – вряд ли она согласилась бы отказаться от того, что у нее есть.

Он побыл еще немного, пообщался с Женькой, наступив себе на горло и извинившись за свои слова, сказанные в адрес Марининого любовника, а потом засобирался уезжать.

– Ты так и живешь в общежитии? – Коваль стояла в прихожей, опираясь спиной о дверной косяк, и наблюдала за тем, как брат надевает пальто, тщательно расправляет шерстяной шарф на груди, роется в карманах в поисках перчаток, которые сам же и бросил на тумбу под зеркалом.

– Да.

– Может, останешься здесь?

– Нет, не останусь – вас и без меня четверо. – Дмитрий нашел, наконец, перчатки и посмотрел на нее. – И вообще, в моем возрасте, когда что-то затеваешь, стыдно надеяться на помощь отца, вот так-то, сестренка.

– Это упрек?

– Глупая ты. С тобой совсем все по-другому, ты – женщина, и это нормально для тебя – просить отца о поддержке, а я – здоровый, старый уже мужик.

– Тебе всего сорок пять. Мой муж был старше…

– О, ну поехала! – выходя из комнаты с Егоркой на руках, высказался Хохол. – Ты прекратишь изводить себя? На вот, ребенка возьми лучше – глаза трет, спать ему пора, время-то к обеду уже.

Марина машинально протянула руки и взяла Егорку, сразу вцепившегося ручками в ее халат, пригладила торчащие завитки на макушке. Дмитрий смотрел на них как-то грустно, словно сочувствовал в чем-то, потом подмигнул мальчику, и тот спрятал личико, уткнувшись Марине в шею. Брат рассмеялся:

– Мамкин сын! Пойдешь ко мне на руки? – Он потянул Егорку за рукав рубашки, но он только помотал головой, не отрываясь от матери. – Ну как хочешь. Потом проситься станешь – не возьму! – шутливо пригрозил Дмитрий, направляясь к двери. – Завтра с утра позвоню, расскажу новости.

Когда дверь за ним захлопнулась, Женька обнял Марину за плечи и тихо спросил:

– Котенок, у тебя все нормально?

Она только плечами пожала и пошла укладывать ребенка. Это удалось далеко не сразу, пришлось исполнить весь репертуар – сказку про Колобка и колыбельную из «Спокойной ночи, малыши!», только после этого Егор Егорович соизволил уснуть, чуть оттопырив нижнюю губу и вскинув вверх обе руки. Коваль посидела с ним еще минут десять, убедилась, что уснул он крепко, и тихонько вышла на кухню, плотно закрыв дверь.

Отца не было, из кабинета слышался звук щелкающих клавишей пишущей машинки – значит, работает, обложившись своими блокнотами и записками. Хохол с большой кружкой чая развалился на стуле в углу между столом и холодильником, о чем-то думал, глядя на висящий напротив календарь. Через четыре дня – Новый год…

Марина опустилась на табуретку напротив Женьки и потянулась к чайнику. Хохол встрепенулся, отставил свою кружку:

– Пришла? Сейчас я налью…

– Не надо, сиди.

Опять повисла пауза, длинная и какая-то тягостная. Обоих беспокоила неопределенность собственного положения, невозможность просчитать, что же будет дальше. Неизвестно, как Хохла, а Марину это все просто злило и раздражало, она привыкла владеть ситуацией и управлять ею, а сейчас, увы, это зависело не от нее.

– Женя, – решилась Коваль, обхватив горячую кружку руками и глядя на плавающий в чае лимон, похожий на ломтик солнца. – Ты можешь не ехать со мной, если не хочешь… Я понимаю, тебе неприятно, что опять всплыло имя Егора, что опять у меня появились связанные с ним воспоминания… Ты волен делать то, что хочешь сам, я приму все, что ты решишь…

– И к чему этот гнилой базар? – прищурился Хохол. – Ты не хочешь, чтобы я летел с тобой в эту самую Англию? Так скажи, и не надо тут огород городить.

И вот тут до нее дошел скрытый смысл и его напряженного молчания, и вот этой фразы, высказанной таким тоном, – да это ж он про Ветку! Значит, слышал, о чем Марина просила Дмитрия утром, и моментально сделал свои выводы, бестолковый. Она поднялась и подошла к нему, взяв в ладони его лицо и внимательно вглядываясь в глаза. Женька тоже смотрел на нее, чуть прищурившись, потом его руки легли на талию.

– А ведь я догадалась, к чему концерт, – сообщила Марина, наклоняясь и целуя его.

– И к чему?

– Ты опять меня ревнуешь.

– Не новость, – слегка пожал плечищами Женька, пытаясь усадить ее к себе на колени, но она не позволила, отстранившись.

– Да, родной, не новость. И это смешно – я ведь уже давно не делаю этого, ты помнишь? С тех пор как появился Егорка, я стала совершенно добропорядочной женщиной.

– Ты-то? – засмеялся он, изворачиваясь и целуя ее руку. – Котенок, ты никогда не будешь такой – это просто будешь не ты…

– А ты хочешь, чтобы все поменялось? – изучающе глядя в его лицо, поинтересовалась Коваль, и Хохол отрицательно мотнул бритой головой.

– Ни за что, котенок. Я люблю тебя такую, и не смей менять хоть что-то.

Марина засмеялась, прижимаясь щекой к его затылку и поглаживая колючую щетину пальцами – ей всегда нравилось это ощущение. Женька усадил-таки ее на колени, обнял, уткнувшись лицом в грудь и вдыхая тонкий аромат духов, исходящий от шелкового халата. Коваль прижалась к нему, чувствуя, что вот так может сидеть вечно – он рядом, значит, ничего с ней не случится. Голова как-то незаметно склонилась на его плечо, Марина закрыла глаза, прислушиваясь к осторожным поглаживаниям, расслабляющим ее.

– Может, приляжем пойдем? – прошептал Женька на ухо, но Марина помотала головой:

– Там Егорка спит… Давай здесь посидим, мне так хорошо…

– Ну раз тебе хорошо…

И они просидели так до тех пор, пока по коридору не зашлепали босые ножки сына. Войдя в кухню и увидев мать на руках у Женьки, Егор надул губы и заревел, подходя ближе и вцепляясь ручками в Женькину майку:

– Папа, нет! Нет!

– Что нюни распустил? Да, мама со мной сидит, и нечего тут реветь! Ишь, барин! – Женька одной рукой поднял мальчика с пола и усадил на второе колено. – Все?

Егорка тер глаза кулачками и продолжал хныкать – он любил быть во всем первым и единственным, ни с кем не делить внимание, будь оно Маринино или Женькино. И это всегда бесило Хохла, он постоянно ругал Коваль за то, что она привила сыну эти привычки.