Безмолвный крик - Энн Перри Страница 4

Весь день они провели в переулке, известном как Уотер-лейн, и его окрестностях. Поднимались и спускались по узким подгнившим лестницам, заходили в комнатушки, в которых подчас проживали целые семьи; в других натыкались на молоденьких бледных проституток, которые занимались здесь своим ремеслом, когда на улицах было слишком холодно и сыро. Спускались в подвалы, где женщины всех возрастов шили при свете свечей и дети двух-трех лет играли в соломе и мастерили себе кукол из завалявшихся кусков материи. Дети постарше распарывали старые одежды, чтобы из полученных кусков ткани их матери могли пошить обновки.

Никто не признавался, что видел или слышал нечто необычное. Про двух чужаков никто ничего не знал. Народ здесь бывал разный. Одних привлекали ломбарды, других – скупщики краденого, третьих – ночлежки и пивнушки; здесь подделывали документы, а в потайных норах отлеживались преступники, разыскиваемые полицией. Те двое могли прийти к кому угодно – или вообще ни к кому. Возможно, они просто развлекались, знакомясь с жизнью, разительно отличавшейся от их собственной. Они даже могли оказаться бродячими проповедниками, пришедшими спасти грешников от них самих – и пострадавшими за самонадеянность и неосторожное вторжение на чужую территорию.

Если даже кто-то и знал что-то, то молчал, больше опасаясь преступников и их приспешников, чем полиции, по крайней мере, в лице Ивэна и констебля Шоттса.

В четыре снова стало темнеть, и холодок покусывал злее. Шоттс сказал, что ему нужно расспросить двух-трех человек в одном питейном заведении, где у него имелись кое-какие знакомства, а Ивэн решил наведаться в больницу и узнать, что скажет доктор Райли. Шел он туда с тяжелым сердцем, без малейшего желания думать о молодом человеке, выжившем после посещения жуткого переулка. При мысли о нем Ивэну становилось муторно и зябко, а бороться с этими слабостями недоставало сил.

Тем не менее, попрощавшись с Шоттсом, он бодрым шагом направился в сторону Риджент-стрит, где рассчитывал найти кэб.

В больнице Святого Фомы Ивэн сразу повернул в морг – глянуть на тела, сделать собственные выводы, а потом расспросить Райли о том, что еще ему следует знать. Ивэн ненавидел морги, но их ненавидели все его знакомые. Каждый раз после посещения этих заведений из одежды долго не выветривались запахи уксуса и щелока и какая-то особенная, промозглая сырость.

– Да, сэр, – почтительно сказал смотритель, когда Ивэн представился. – Док Райли говорил, что вы зайдете, возможно, сегодня. У меня для вас лишь одно тело. Второй пока не умер. Док считает, что, может, даже и выкарабкается. Тут не угадаешь. Бедняга… Но вам-то, наверное, хочется взглянуть на того, что у меня. – Это не был вопрос. Смотритель работал в морге достаточно долго, чтобы знать ответ. Молодые полицейские, такие как Ивэн, ни за чем другим сюда не приходили.

– Благодарю, – отозвался сержант, почувствовав внезапное облегчение от того, что молодой человек еще жив. Оказывается, он очень на это надеялся. Вместе с тем это означало, что несчастному, когда он очнется, предстояло испытать сильные боли, а впереди его ждал долгий и трудный путь к выздоровлению, и часть этого нелегкого пути Ивэну надлежало проделать вместе с ним.

Он прошел за смотрителем между рядами столов, накрытых простынями; под некоторыми легко угадывались тела покойников, другие пустовали. В тишине каблуки громко стучали по каменному полу. В помещении горел яркий свет, отражавшийся от голых стен. Казалось, здесь обитают только мертвецы. Живым тут места не было, и Ивэн ощущал себя незваным гостем.

Остановившись возле одного из столов, смотритель медленно стащил простыню и открыл тело пожилого, упитанного мужчины среднего роста. Райли лишь слегка обмыл его – возможно, для того, чтобы Ивэн мог прийти к правильным умозаключениям. В отсутствии одежды стало возможным оценить тяжесть полученных покойным повреждений. Все тело покрывали синяки – черные и фиолетовые; ушибы, полученные при жизни и вызвавшие внутренние кровоизлияния. В некоторых местах была содрана кожа. По деформированной грудной клетке Ивэн понял, что часть ребер, вероятно, сломана.

– Бедняга, – снова процедил сквозь зубы смотритель. – Видать, дрался как черт, пока его не одолели.

Ивэн глянул вниз, на ближнюю к нему руку покойного. Кожа на костяшках пальцев начисто содрана, два пальца вывихнуты. Ногти содраны все, кроме одного.

– На другой то же самое, – сообщил смотритель.

Наклонившись над телом, Ивэн осторожно приподнял вторую руку. Смотритель был прав.

– Желаете осмотреть одежду? – поинтересовался тот чуть погодя.

– Да, пожалуйста. – Одежда могла дать подсказку. Больше всего Ивэну хотелось узнать имя этого человека.

Наверное, у него была семья… жена, которая гадала теперь, что случилось с супругом… Возможно, они знали, куда он отправился и зачем? Может, и нет… На Ивэне лежала скорбная обязанность сообщить родным не только о смерти близкого, но и о вызвавших ее ужасных причинах, а также о том, где именно это произошло.

– Вот она, сэр. – Повернувшись, смотритель пошел к скамейке в дальнем конце помещения. – Всё дожидается вас – правда, не в том порядке, в каком мы ее снимали. Одежда хорошего качества. Но вы сами увидите.

Ивэн осмотрел нательное белье, носки, затем рубашку – изначально белую, а теперь насквозь пропитанную кровью, грязью и жижей из сточной канавы в переулке. Даже здесь, в морге, от нее шел неприятный запах. Пиджак и брюки находились в еще худшем состоянии.

Ивэн разложил их на скамье, расправил. Он осматривал одежду тщательно, не считаясь со временем. Обследовал карманы, складки, швы, манжеты.

Костюм пошили из шерсти не высшего качества, но Ивэн был бы счастлив носить такой. Теплая материя довольно свободного плетения и неброского коричневого цвета – одежду из такой ткани и выбрал бы джентльмен, чтобы совершить вылазку в не самый благополучный квартал города, даже столь опасный, как Сент-Джайлз. Несомненно, для своих повседневных дел этот человек надевал кое-что получше. Качество рубашки говорило о том, что и вкус, и кошелек позволяли покойнику большую роскошь.

Все указывало на то, что убитый являлся именно тем, за кого его принял Ивэн: посторонним, чужаком, либо искавшим запретных удовольствий, либо явившимся в одну из гнуснейших лондонских трущоб по некоему неблаговидному делу.

Брюки были порваны на коленях, очевидно, от падений во время драки: на левой брючине зияла дыра с торчащими нитками, левая смялась и демонстрировала потертости. Сзади брюки пропитались грязью и канализационными стоками, образовавшими внушительных размеров пятно. Пиджак выглядел еще хуже. На обоих локтях имелись дыры, один рукав почти полностью оторвался. Шов на левом боку разошелся, карман едва держался. Однако самый тщательный, дюйм за дюймом, осмотр не выявил следов от ножа или пули. А вот крови, учитывая полученные покойником повреждения, было слишком много. Во всяком случае Ивэну показалось, что ее пролил на костюм кто-то другой – снаружи она была темнее и выглядела свежее, чем внутри, куда ее протекло сравнительно немного.