Эффект прозрачных стен - Ирина Грин Страница 4

Прохор тоже вложил свою лепту в семейный бизнес – создал сеть магазинов по продаже сопутствующих товаров в спальных районах. Цены низкие, качество ценам соответствует, но торговля идет бойко. Есть даже свои оптовики – бабушки, перепродающие тарасовские товары своим же товаркам или прохожим у автобусных остановок. Таким образом, у Тарасова тоже имелся свой благотворительный проект.

И все-таки в фирме бетон давал самую большую прибыль. На втором месте стояла материнская тема. Магазинчики Прохора плелись в хвосте. Уж слишком они были затратными.

Больше всего его раздражало то, что любое предложение по усовершенствованию завода мать с Крыловым воспринимали в штыки. Мол, это память об отце. Ну крыловская косность ему была понятна. А мать? Почему она не хотела его поддержать? Почему все время поддерживала Крылова? Крылов не был полноправным партнером. У матери и отца в уставном капитале было по сорок пять процентов, а у Крылова только десять. Почему так получилось – Тарасов не вникал. После смерти отца его доля перешла к сыну, и теперь при решении спорных вопросов мать всегда становилась на сторону Крылова, и Тарасов оставался в меньшинстве. Почему? Он не знал. Ведь, по логике, мать всегда должна становиться на сторону сына. Но не становилась. Может, боялась, что следующим после завода реформам подвергнется ее богадельня? Иногда Тарасову казалось, что этот дом престарелых мать создавала с расчетом когда-нибудь занять в нем одни из апартаментов. Он бы не удивился. Она привыкла жить одна в коттедже прямо на территории клиники, и когда Тарасов предложил переехать к нему в городскую квартиру, наотрез отказалась, чему он был только рад. Он навещал ее один-два раза в месяц, привозил цветы – она очень любила тюльпаны. Иногда заставал у матери Крылова. Она всякий раз заметно смущалась, хотя в повседневной жизни это чувство было ей чуждым. Тарасов причины смущения не понимал – он не был против близких отношений матери с Крыловым, даже несмотря на то, что это бы укрепило их альянс в отстаивании своей позиции в вопросах руководства фирмой.

Фактически все бразды правления были в руках у Прохора: общение с поставщиками и покупателями, прием и увольнение сотрудников, транспортная и складская логистика, реклама, маркетинг и ценообразование. Желая дистанцироваться от завода, он выкупил первый этаж трехэтажного делового центра с отдельным входом и устроил в нем офис. Прохор руководил фирмой, опираясь на собственные знания и постепенно накапливающийся опыт. Крылов никогда не подвергал сомнениям его распоряжения. И только с заводом Прохор ничего не мог поделать, и это выводило его из себя. Завод в глазах Тарасова имел только один плюс – огромную территорию. И пусть половина ее благополучно заросла бурьяном, это была своя земля, на которой можно было строить все, что угодно. Новые заводы, склады и даже, чем черт не шутит, магазины. Правда, так далеко за город бабушки не поедут. Но для оптовиков с их большегрузным транспортом есть где развернуться.

В тот день три запланированные встречи превратились в пять. На ходу завизировав кадровые документы, Тарасов помчался к выходу. На проходной ему вдруг вспомнилась Лада, забавное приключение с ужином. Откуда-то явственно потянуло чесноком, и призрак Елочного переулка, задремавший было в голове Тарасова во время исполнения обязанностей шефа «Железобетона», проснулся. При виде Тарасова охранник вежливо встал, по-военному отдал честь и нажал на кнопку.

Когда Прохор вырулил с парковки, призрак уже вовсю разбушевался. Он напомнил, что завтрак и три чашки кофе в офисе – недостаточно для активной работы мозга, что по пути на завод необходимо съесть чего-нибудь еще. В этот момент синий «Мерседес» опасно подрезал тарасовский «Ниссан», и Прохор приказал голосу в своей голове заткнуться.

Однако, когда красочный городской пейзаж сменила унылая и однообразная промзона с пыльными деревьями на голых обочинах, Тарасов не выдержал. И хотя вдали уже показались скучно-серые силосы цементного завода, подпирающие такое же скучно-серое небо, Тарасов со словами «как же меня все задрало» развернулся, не обращая внимания на сплошную, и помчался в город.

Не считая женщины за барной стойкой, в кафе никого не было. Она улыбнулась Тарасову. Не дежурно, одними губами, а по-дружески, словно старому знакомому. Странно, ведь он никогда ее раньше не видел. Сколько бывал здесь, его обслуживал один и тот же парень – молодой, высокий, с длинными волосами, забранными в хвост.

Ноги сами повели Тарасова к столику, где в последний раз они сидели с Ладой. Только сел он на место, где сидела девушка, и оказался лицом к лицу с заинтересовавшей ее картиной. «Здорово, да?» – всплыли в памяти ее слова.

Официантка, та самая женщина из-за барной стойки, принесла заказ. Ей было уже под пятьдесят. А может, и за. Полная, невысокого роста. Доброе бледное лицо усыпано веснушками, зеленые глаза устало улыбаются, рыжие волосы с проседью собраны на макушке в узел. Длинный черный фартук почти до пола не скрывает отекших лодыжек. «Наверное, к вечеру у нее сильно болят ноги», – подумал Тарасов и удивился странному чувству жалости, которое абсолютно неожиданно вызвала у него эта абсолютно чужая женщина. О матери своей он никогда так не думал, хотя у матери никогда ничего не болело. Она была собранной, целеустремленной, готовой к любому повороту событий, при этом ни о чем не беспокоясь и ничего не оценивая.

– Что это за картина? – спросил он, когда принесли заказ.

– Не знаю, – женщина неопределенно пожала плечами. – Муж купил, когда мы только открывали это кафе. Сказал, что художник очень талантливый. Когда умрет, картине цены не будет. Знаете, как Ван Гог… Он же при жизни продал только одну картину, причем своему другу, а теперь его картины стоят сумасшедших денег.

– Ну и как художник? Не умер пока? – уточнил Та-расов.

– Не знаю… Муж умер… а художник? Кто его теперь знает… Да и не продашь теперь…

– Почему?

– Висит давно, стена выгорела. Снимешь картину – останется пятно, нужно будет ремонт делать. А делать некому. Я да сын. Кого-то со стороны нанимать, так все деньги от продажи картины и уйдут. По нынешним временам ремонт, даже косметический, хуже стихийного бедствия.

– Так вы хозяйка этого кафе? Как вас зовут? – запоздало дошло до Тарасова.

– Хозяйка, да. Мариванна меня зовут. Вы кушайте, кушайте… – Она развернулась, пошла к стойке, и Тарасов понял, что чем-то огорчил эту женщину. Может, разбудил воспоминания об умершем муже? А может, она грустит из-за отсутствия денег на ремонт? Вряд ли кафе приносит большой доход. Он никогда не видел, чтобы здесь было много посетителей. Человека три-четыре максимум. Мариванна… Имя такое домашнее, уютное, вкусное.

Прохор отрезал кусочек штруделя, наколол на вилку и уже почти положил в рот, как за спиной мелодично тренькнул колокольчик. Ну вот, еще кто-то пришел, мысленно порадовался за Мариванну Тарасов, а в следующую секунду он порадовался еще раз. И на этот раз за себя. Потому что этим новым посетителем была Лада. Золотистые кудри, широко распахнутые глаза, удивленно глядящие из-под пышной челки.

Он подскочил, уступая девушке свое место, – ведь она наверняка хотела сидеть лицом к поразившей ее воображение картине. Но она покачала головой, подвинула стул и села совсем рядом. Их плечи почти касались, и это было здорово.