Побег аристократа. Постоялец - Жорж Сименон Страница 4

Чуждая, безликая мебель примешивалась к старинному убранству дома, порой вытесняя в чуланы предметы былого обихода, но кабинет остался невредим — прежний, каким Норберт знал его с детства, с теми же красными, желтыми и голубыми витражами, которые вспыхивают поочередно в зависимости от положения плывущего по небу солнца и будят в углах комнаты крошечные огненные блики, такие живые, разноцветные.

Завтрак для госпожи приносит не Розали, а кухарка. Так происходит в силу сугубо четкого распорядка, введенного мадам Монд, согласно которому всяк в доме обязан занимать место, на этот час дня за ним зафиксированное. Впрочем, тем лучше: господин Монд не любил Розали, девицу сухопарую и болезненную, наперекор ассоциациям, навеваемым цветочным именем, да к тому же полную злобы, которую она распространяла на весь свет, за исключением своей хозяйки.

В тот день, 13 января, он читал за завтраком газеты, макая круассаны в кофе. Он слышал, как Жозеф открыл ворота гаража, намереваясь вывести машину. Немножко подождал, глядя в потолок, будто надеялся, что сын успеет собраться и выйти из дому одновременно с ним, но так не получалось, можно сказать, никогда.

Когда он вышел из дому, на улице подмораживало. Над Парижем вставало бледное зимнее солнце.

В те минуты господин Монд был еще невинен: даже в мыслях не имел бежать.

— Добрый день, Жозеф.

— Добрый день, мсье.

Сказать по правде, это начиналось словно грипп. В автомобиле он ощутил озноб. Он был чрезвычайно подвержен насморку. Случались зимы, когда простуда донимала его неделями, он так и жил с карманами, полными влажных носовых платков, его это унижало. К тому же в то утро он чувствовал себя разбитым, все тело ломило — спал в неудобной позе, или вчерашний ужин оказался тяжеловат?

«Как бы грипп не подхватить!» — подумал он.

Потом, точно в момент, когда автомобиль пересекал Большие бульвары, он, вместо того чтобы машинально взглянуть на уличные пневматические часы, как делал всегда, поднял глаза и увидел на бледно-голубом небе розовые дымки из каминных труб, а рядом с ними — проплывающее в вышине крошечное белое облачко.

Это напомнило о море. Сочетание розового с голубым всколыхнуло в его душе волны средиземноморского прибоя и внезапную зависть к тем, кто в это время года живет на юге и разгуливает в белых фланелевых брюках.

А навстречу уже плыли запахи Центрального рынка. Автомобиль остановился перед аркой, над которой желтели буквы: «Норберт Монд, экспортно-посредническая фирма, основана в 1843 году». По ту сторону арки простирался старинный двор под стеклянной крышей, придававшей ему сходство с вестибюлем вокзала. Вокруг и вправду были надстроены платформы, где складские рабочие в синих комбинезонах валили на грузовики тюки и короба. Когда кто-нибудь из кладовщиков пробегал мимо, катя перед собой тележку, он мимоходом бросал:

— Добрый день, мсье Норберт.

Рабочие кабинеты тянулись по одну сторону, тоже как на вокзале: череда застекленных дверей, над каждой — номер.

— Добрый день, мсье Лорис.

— Добрый день, мсье Норберт.

А поздравление с днем рождения, благие пожелания? Нет. И этот не вспомнил. А между тем листок на календаре уже оторван. Господин Лорис, мужчина семидесяти лет, не распечатывая, рассортировал почту и разложил перед своим патроном письма — несколько маленьких стопок.

Стеклянная крыша над двором в то утро была желтой. Солнца она никогда не пропускала, мешал скопившийся на ней слой пыли, но в погожие дни она желтела, почти светилась желтизной, хотя в апреле месяце, скажем, когда туча внезапно закрывала солнце, могла стать такой темной, что приходилось зажигать лампы.

От этой проблемы солнца в тот день многое зависело. А еще от запутанной истории с клиентом из Смирны, явно недобросовестным типом, склока с которым тянулась уже более полугода и который всегда находил способ увильнуть от исполнения своих обязательств, да так ловко, что хотя был кругом не прав, возьмет в конце концов верх, придется уступить ему просто от усталости.

— Товар в Бордо для фирмы «Мезон Блё» отослан?

— Вагон отправится с минуты на минуту.

Около двадцати минут десятого, когда все служащие уже были на своих местах, господин Монд увидел Алена — тот прошагал мимо, направляясь к себе в отдел по зарубежным связям. Ален как-никак приходился ему сыном, но к отцу не заглянул, не поздоровался. Вечно одно и то же. Но привыкнуть господин Монд так и не смог, он страдал от этого. Каждое утро. И каждое утро ему хотелось сказать: «Ты все же мог бы заходить ко мне в кабинет, когда являешься сюда».

Нет, не решался. Удерживало что-то вроде стыдливости. Он стеснялся своей чувствительности. Не говоря о том, что сын мог истолковать такой демарш в дурную сторону: еще примет за попытку контроля, за намек на его вечные опоздания. Кстати, один бог знает, с чего бы ему так опаздывать! Могли бы приезжать вместе на машине, для этого парню всего-то и надо выходить минут на пять пораньше.

Или все дело в жажде независимости, потому он и ездит на службу один, на автобусе или метро? Однако когда год назад, убедившись в очевидной неспособности сына сдать экзамен на бакалавра, господин Монд спросил его, что тот намерен делать, Ален сам, первый сказал:

— Работать в конторе.

Лишь около одиннадцати господин Монд, будто невзначай, зашел в отдел по зарубежным связям, небрежно потрепал Алена по плечу, буркнул:

— Добрый день, сын.

— Добрый день, отец.

Ален был нежным, как девушка. Его длинные загнутые девичьи ресницы хлопали, словно крылья бабочки. Он неизменно носил галстуки пастельных тонов, и отцу не нравился декоративный кружевной платочек, кокетливо торчащий из его нагрудного кармашка.

Нет, это был не грипп. При всем том сегодня господин Монд нигде себе места не находил. В одиннадцать ему позвонила дочь. У него в кабинете сидели в это время два важных клиента.

— Вы позволите? — сказал он им, берясь за трубку.

А она на том конце провода проговорила:

— Это ты?.. Я в городе… Можно я зайду к тебе в контору? Да, прямо сейчас.

Он не мог ее принять сию минуту. С клиентами дел хватит еще на добрый час.

— Нет, сейчас я не могу…

— Тогда я забегу завтра утром. Это может потерпеть…

Наверняка речь пойдет о деньгах. В который раз! Она замужем за архитектором. Двое детей. Вечно в стесненных обстоятельствах. Не поймешь, как сводят концы с концами.

— Завтра утром, ладно.

Гляди-ка! И она не вспомнила о дне рождения. Она тоже.

Завтракать он пошел в ресторан, где у него был свой столик и официанты называли его «мсье Норберт». Солнечный свет падал на скатерть, преломлялся в графине.

Когда девушка-гардеробщица подавала ему тяжелое пальто, он посмотрел на себя в зеркало и нашел, что постарел. Хотя зеркало, похоже, было плохое, недаром в нем он всегда видел себя с кривым носом.