Черная роза - Наталья Солнцева Страница 4

Она вспомнила, как прощалась с опустевшим харьковским домом, бродя по комнатам, все еще хранящим запахи масляных красок и индийских благовоний, которые любил Артур. Слабый аромат сандала заставил ее задуматься. У Корнилина был потайной ящичек в изголовье кровати, который был его причудой, одной из его экстравагантных странностей и капризов. В этом ящичке он хранил большой ларец из сандалового дерева, покрытый изумительно красивой резьбой. Артур никогда ни при ком не открывал ларца, и Нина не знала, что он там хранил. Она и не интересовалась. Ей хватало забот и хлопот, к тому же Корнилин терпеть не мог расспросов, и говорил что-то только тогда, когда сам считал нужным. Нина привыкла к этому и не приставала по пустякам. А когда он умер, мысль о ящичке и ларце просто не пришла ей в голову. Сразу столько навалилось, – горе, страх, похороны, распродажа имущества… Массивная деревянная кровать, сделанная на заказ, по эскизам художника, так и не продалась. Никто не пожелал ее приобрести. Она казалась неуклюжей и излишне громоздкой.

– К счастью? – спросила себя Нина, входя в спальню.

Пахло пылью и валериановыми каплями. Здесь она расчесывалась, готовясь ко сну, в ту самую ночь, когда Артура не стало. Нина чувствовала себя виноватой, что сердце не подсказало ей, какая их ожидает беда. Ничего не подозревая, она легла и уснула. Ужасно…

Кровать стояла одинокая, без матраца и горы пуховых подушек, разоренная, ставшая ненужной. Нина ощутила, как сильно забилось сердце. Она подошла к изголовью, увенчанному высокой деревянной спинкой, и нащупала внизу планку с пружиной. Механизм оказался исправным, и потайной ящичек выдвинулся быстро и бесшумно. У нее перехватило дыхание, когда она увидела сандаловый ларец, целый и невредимый. Никому не пришло в голову искать его здесь. Даже она сама совершенно о нем забыла. Неужели, это Артур подсказал ей? Он всегда говорил, что между ними существует незримая связь, которую ничто разорвать не в силах, даже смерть.

Сандаловый ларец, – это единственное, что Нина взяла с собой, кроме документов и денег, пускаясь в свое непредсказуемое путешествие. Только в Костроме, у двоюродной тетки, закрывшись вечером в комнате, она открыла ларец. Руки дрожали, а по лицу текли слезы. В ларце оказались дневники Артура, – несколько толстых тетрадей в кожаных обложках. Корнилин любил все необычное, дорогое и красивое.

Нина вздохнула и закрыла ларец, – она поняла, что пока не в силах сделать это: открыть тетради и прочитать то, что в них написано. Просто не в силах. Она не может. Ей вдруг захотелось уехать еще дальше на север, исчезнуть, затеряться в глухой российской глубинке. Следующим утром она отправилась на вокзал и села в поезд, оставив тетке поручение ходить на почту и проверять, нет ли чего на ее фамилию «до востребования». Нина ждала сообщения от маклера по поводу продажи дома: ей были нужны деньги. Неизвестно, сколько времени придется прятаться. Сначала она хотела использовать киевский главпочтамт, но потом передумала. Кострома дальше, у тетки другая фамилия, – не Корнилина, а Елизарова. Так безопаснее. Нина записала теткин телефон и сказала, что сама будет звонить. Если придет сообщение от маклера, она скажет, что делать дальше. Тетка мелко кивала седой головой, щурилась и плакала. Она была совершенно одинокая, а Нина, ее единственная родня, хоть и дальняя, уезжает, не оставляя адреса. Даже проводить не разрешает. Что нынче за молодежь?

Нина ехала все дальше и дальше в сторону диких хвойных лесов и Белого моря, – за окнами вагона тянулись почерневшие штабеля бревен, редкие поселки, бесконечная полоса темных вековых елей. На глухой, затерянной в лесах станции, она вышла. Дальше поехала на автобусе, не зная точно, куда, зачем. Так она добралась до Хандоги.

Здесь, у Катерины в доме, она остановилась на время. На сколько? Бог знает! Нина решила полагаться на свою интуицию и шестое чувство. Теперь пусть они ей подсказывают, как жить, что делать.

Однообразная, как рябь на озере, жизнь в рыбацком поселке, безлюдье, невероятные глушь и тишина, вернули Нине душевное равновесие. Она решила взяться за дневники Артура.

Почерк у художника был неразборчивый, а в этих тетрадях – особенно. Как будто Корнилин писал их то ли в темноте, то ли в подпитии, то ли спросонья… ни слова не разберешь! Уж на что Нина умела догадываться, что означают каракули ее супруга, но тут и она стала в тупик. Прочтение записей оказалось делом кропотливым и медленным. К тому же Нина старалась это делать только оставаясь в доме одна, когда муж Катерины уходил на охоту, а она сама уезжала в соседний поселок к сестре. Тогда Нина запирала двери, зажигала какую-то довоенную настольную лампу и садилась разбирать записи в тетрадях. То, что удалось прочесть, она переписывала наново, и так постепенно, страничка за страничкой, дело продвигалось.

Сентябрь моросил дождями, унылыми и нескончаемыми. Госпожа Корнилина заскучала и в один из ненастных, каких-то сизых промозглых дней, напросилась с Катериной в гости к ее сестре. Этот другой поселок оказался побольше, – в нем было дворов двадцать, и, самое главное, – имелись почта и телефон.

Сестра Катерины угощала их жареной рыбой, пышными пирогами с брусникой, горячим чаем. От бани Нина отказалась, решила прогуляться. Стояла светлая холодная ночь, в пустых дворах брехали собаки. Госпожа Корнилина зашла на почту и позвонила в Кострому. Дрожащим от волнения и обиды голосом тетка Елизарова сообщила ей, что «до востребования» пришли деньги, довольно приличная сумма, и письмо.

– Это от маклера, – догадалась Нина, и у нее от волнения перехватило горло. – Почему я испугалась? Ведь все хорошо, все идет, как должно было быть, как я сама задумала! Почему забытое уже беспокойство шевельнулось вновь?

– Почему не звонишь, ведь обещалась, – причитала тетка. – Я совсем одна, помирать скоро буду. Приезжай…

– Обязательно, только не сейчас, – машинально ответила Нина, напряженно думая о своем: как поступить?

– Обманешь ведь, знаю… – заплакала тетка. – С деньгами-то чего делать? Выслать тебе, что ли?

– Вышли, пожалуйста, вместе с письмом. – И Нина продиктовала адрес поселка.

В эту ночь она так и не смогла заснуть. Притихший, но не покинувший ее страх, вновь завладел ею. Беспричинная нервозность вызвала сердцебиение и головную боль. Нина забросила записи Артура, она ничего не могла делать, – только сидела у окна, смотрела на озеро, на черный лес в дымке дождя, и ждала.

– Ты, чай, не заболела? – спрашивала ее Катерина, заглядывая в побледневшее лицо гостьи. – Прямо сама не своя стала! Я тебе травы заварю, выпьешь на ночь.

Нина послушно пила, но болезненная тревога не проходила. В начале октября пришли деньги и письмо. Маклер сообщал, что дом продан, и что он посылает еще письмо из Франции. Всю остальную корреспонденцию, пришедшую на его имя для Нины Корнилиной, он выбросил, как она и велела, а это решил все-таки послать. Вдруг, что-то важное?! Франция все-таки, Европа! Может, премия какая-нибудь Артуру? Мало ли…

Нина распечатала конверт, думая о том, что она ни слова не понимает по-французски, – но письмо оказалось на русском языке. Нину Корнилину приглашают владельцы парижской галереи, которые хотят устроить выставку картин ее мужа, составленную из работ, хранящихся в частных коллекциях. Они предлагают мадам Корнилиной представлять на выставке творчество Артура Корнилина, прочитать несколько лекций по искусствоведению и написать в художественный журнал статью о жизни ее гениального супруга. Французские ценители искусства с нетерпением ждут мадам Корнилину в Париже. Виза и необходимые документы будут готовы. В Москве могут возникнуть небольшие формальности, которые ей поможет уладить чиновник из посольства, с которым есть договоренность.