Пленница кукольного дома - Надежда и Николай Зорины Страница 4

Все случилось на следующий день после похорон. Марина у меня ночевала, а утром ей понадобилось зачем-то срочно поехать домой. Мне позвонили из редакции журнала, где я подвизаюсь переводчиком — есть в нашем городе этакая «Иностранка» местного пошиба. Позвонили, потому что возникли какие-то проблемы с названием последнего рассказа, который я перевела, и попросили подъехать. В том состоянии, в котором я тогда пребывала, толку от меня было чуть, но я все равно поехала и даже обрадовалась, что можно двигаться и что-то делать. А из редакции направилась не домой, а к сестре — возвращаться в пустую квартиру я просто физически не могла.

Дверь она не открывала. Я звонила, звонила, не могла перестать, такое отчаяние на меня накатило, такая невыносимая тоска. Это была последняя черта, я поняла, что больше не выдержу, и разрыдалась в голос. Мне не доехать до дому — силы кончились. Их и было-то всего ничего, только чтобы до редакции добраться, а потом до Марины, а теперь я обязательно попаду в аварию, сойду с ума, сгину, пропаду. Я рыдала, звала сестру и давила, давила на кнопку. А потом вспомнила, что у меня ведь есть ключ от ее квартиры. И когда поняла это, впала в такое блаженство, что совсем ослабела. Руки и ноги отказались служить мне, и глаза сами собой стали закрываться. Я опустилась на коврик, привалилась спиной к двери и долго-долго так сидела. В тот момент я испытала такое счастье, какого не испытывала, наверное, никогда в жизни — чисто физическое ощущение счастья. На несколько секунд я даже уснула, и мне приснилось что-то такое же счастливо-блаженное.

А потом я вошла в квартиру…

Зачем я все это стала опять вспоминать? Теперь снова придется напиться вдрызг, а ведь я уже думала, что начинаю приходить в себя и в состоянии держаться. И к Марине думала пойти, а теперь…

Мне нужен глоток водки, мартини, бренди, чего угодно. И срочно, срочно! Я в начале пути, я в самом начале пути своей болезни — я еще не привыкла к такой боли. Я буду кричать, страшно, дико кричать, я разобью эту ночь своим криком, я размозжу себе голову о ближайшее дерево… Спасите меня, спасите! Да, я малодушная и слабая, но какая уж есть, меня бог такой создал — это его промашка, а с меня нечего спрашивать.

Подняться и пойти в какой-нибудь бар, в любой, какой окажется на моем пути, пусть даже назад, в тот, где хам и подонок на брудершафт за упокой души моего мужа предлагал выпить. У меня нет больше гордости, у меня нет больше стыда, у меня нет больше сил.

О, знакомые места! Я вышла туда же. А вон и бар с глупым названием «Сью». Я пойду туда — мне не стыдно. И закажу еще водки, граммов двести.

— Здравствуйте, это снова я. А это вы? Ну да, вы, мы с вами уже имели честь сегодня…

— Да, да, помню. Сто «Абсолюта»? Апельсин почистить?

— Почистить. А «Абсолюта» двести.

— Не слишком ли? Я имею в виду, вам не поплохеет?

— Ничего, мы привычные. Тащи двести. Сколько с меня? Плачу вперед, чтобы не возникало сомнений в моей платежеспособности.

— Да ладно, вы уже свой человек. Можно сказать, постоянный клиент.

Да нет, нормальный парень, этот официант, я была не права. А того пьяненького хамоватого моего визави вроде уже нет. Прекрасно. Но, возможно, я и на его счет была не права: он, наверное, мне не поверил, решил, что пьяная одинокая тетка хочет подцепить на ночь мужичка, а разговоры о смерти мужа у нее такая форма знакомства.

Вот и водка моя прибыла. Хорошая все-таки у них здесь водка, легко пьется. И апельсин прохладный и сочный. И воспоминаниям моим больше не больно.

Я тогда в квартиру вошла… Да, вспоминать уже не больно. Даже сладко и хочется плакать, тихо и умиротворенно.

В квартире сестры моей две комнаты и огромная кухня. Маришке всего двадцать пять, три года назад она закончила университет, а уже вполне прилично устроилась: фирма, в которой она работает, процветающая и хорошо оплачивает труд своих сотрудников, даже жилье помогает приобрести в рассрочку.

Я могу вспоминать, теперь могу. Еще немного водки, и совсем смогу.

Ну вот, Я вошла. Повесила в прихожей пиджак. Пристроила на полку сумку, разулась. Подумала, хорошо бы немного поспать — до прихода Марины. Прикорнуть на диванчике в гостиной, чтобы не разбирать постель. И вдруг услышала стон, или нет, скорее крик, заглушенный подушкой. И не поверила, своему слуху не поверила, потому что, кто же тут может кричать, если в квартире нет никого? Я не почувствовала несчастья, нового несчастья, совсем не почувствовала.

В спальне на полу, возле кровати, как-то нелепо скорчившись, сидела Марина. Я не поняла, что у нее роды начинаются — до положенного срока ведь почти два месяца, — и рассердилась, что она не открыла мне дверь. Маришка тяжело переживала смерть Макса (я тогда еще не знала почему), и я подумала, что это она из-за него истерит. Но ведь мне-то хуже, мне-то тяжелее, она как бы и права не имеет при мне так расклеиваться. Все это ей и высказала. Сестра ничего не ответила, сидела, слушала и молчала, а потом вдруг лицо ее сморщилось, как от сильнейшей физической боли — откуда мне было знать, что боль в самом деле физическая? — зажала ладонью рот и опять так же сдержанно простонала.

— Да что с тобой? — Меня совершенно вывело из себя такое ее поведение.

— Натах, кажется, началось… — Она виновато улыбнулась. — Только ты «Скорую» пока не вызывай, подожди минутку. Я должна тебе что-то сказать.

— Что сказать?! При чем тут «Скорая»?

Но наконец до меня дошло, что происходит. Я дернулась бежать в прихожую за телефоном, но Марина ухватила меня за ногу — сестра сидела на полу, я стояла, — и я чуть не упала:

— Подожди! Не звони! Я хочу… я должна сказать… Сейчас должна сказать! Мало ли как получится…

— Ты с ума сошла! Надо скорее, да тебе же совсем плохо… Это опасно! Ты что, хочешь умереть?

— Хочу. — Марина опять улыбнулась. Она все так же ласково мне улыбалась, несмотря на боль, несмотря на свое состояние, несмотря на то, что… Да ведь она в тот момент не могла меня не ненавидеть! И не презирать!

— Замолчи, ты говоришь ерунду. Я вызову «Скорую», и все будет хорошо.

— Я правда хочу умереть, но дело не в том. Я должна… Прости нас, сестренка. Ты простишь, я знаю, ты такая… Ты лучше всех, ты умней и разумнее нас, ты… Это трудно простить, я знаю, но ты сможешь.

— Простить? Кого простить и за что? Ты что, бредишь? Нужно «Скорую» вызвать.

Я почти не слушала ее, у меня тогда одна забота была — вызвать врачей, отправить Марину в больницу.

— Мы с Максом очень виноваты перед тобой. Ты должна нас простить.

— Вы с Максом? В чем виноваты? При чем здесь Макс?

— Макса, кстати, кто-то убил. Он не сам! Произошла такая странная вещь… страшная вещь… Но это потом…

— Ты действительно бредишь: Макс почти у меня на пазах погиб, произошло самое настоящее самоубийство. Мариш, надо все-таки «Скорую»…