Частное расследование - Фридрих Незнанский Страница 4

Турецкий положил трубку и потрепал пса по холке:

— Что, псина? Пошли гулять.

Голос Турецкого был невесел, и поэтому пес, знавший, что прогулка большая радость для них обоих, вопросительно посмотрел на хозяина.

— Повесился наш свидетель, — пояснил ситуацию псу Александр Борисович Турецкий, следователь по особо важным делам.

— Как же ты его упустил? — Они с Мишей сидели на заднем сиденье «уазика» Сокольнического РУВД, на территории которого жил Травин.

— Я проводил его до самого подъезда. И теплые слова сказал, ну, все что нужно, на прощанье. Мол, ты мужайся, все такое… В Москве ты не один такой, а много вас таких, я сам лежал с дырой за ухом, жена белугой выла, все прекрасно, ты терпи, мужик, — пройдет, затрется все — почти без швов, переживешь! Сейчас терпи пока. Терпи! И он пошел.

В подъезд. Не идти же мне за ним в квартиру? Но на сердце неспокойно, это точно. Отошел я метров сто, оглядываюсь. Ха! А он, смотрю, выходит из подъезда. Вот это да, смекаю! Как убивался-то в машине. А как свободен — сразу двинул! Куда? Понятно же — к дружкам. К сообщникам. Я за ним. Он дом прошел, другой прошел и раз — на стройку. Нет, не на стройку — старый дом ломают. Ага. Ну, значит, я туда же. На первом этаже тихо так. Я замер. Тишина. Минут пятнадцать я стоял. Куда он деться мог? Вот, думаю, с хвоста меня стряхнул, поди. А может, тоже затаился. Может, он заметил, что я за ним намылился, кто ж это знает? Но ведь и ждать так можно тоже до посинения. Я двинулся дальше— тихонько так, чтоб не шуметь. Этаж я первый обошел. Нет его. А на втором… Сразу я его нашел. Смотрю — висит. А тут и работяги возвращаются с обеда. Дальше просто. Уговорил ребят из Сокольнического управления вот этот «УАЗ» прислать за вами.

Машина остановилась возле разрушенного старого дома.

— Сюда, на второй этаж. Нет, нет, сюда, направо. Вот, пожалуйста!

— Он.

— А вот и записка: «Никого не виню. Ухожу в мир иной».

— Правильно, — Турецкий взял записку, повертел в руках. — А что? Указал, куда пошел, конкретизировал. Сами ж мы не догадались бы. На чем повесился-то? — Турецкий сразу заметил деревянную ручку на конце провода, висящего под потолком, и вторую деревянную ручку у трупа на груди.

— А то на стройке проводов-то мало! — беспечно ответил какой-то молодой сержант в новенькой форме.

— Я спрашиваю вас: на чем он повесился? — строго повторил вопрос Турецкий.

— На детских прыгалках, — с удивлением обнаружил молодой сержант.

Круглый пластмассовый пенал с трупом ушел по направляющим в желтый «рафик». Водитель завел мотор и направил было машину к воротам, но неожиданно остановился: в ворота влетел «жигуль» Турецкого. Сережа, следователь-стажер, лихо развернулся, объезжая «рафик», и замер прямо перед Турецким.

— Александр Борисович, — Сережа выскочил из машины, на ходу доставая бумаги. — Я все успел. Вот документы, которые вы просили. Предсмертная записка подлинная. Время написания соответствует. Вскрытие показало полное отсутствие наркотиков, медикаментов, алкоголя в крови. А также допингов и антидепрессантов природного происхождения. Так, дальше. Алексей Николаевич Грамов. Трагически погиб три месяца назад, точнее— на производстве. НПО «Химбиофизика» Третьего управления Минздрава. И живы очевидцы. Один из них, к примеру, Ерохин Вячеслав Анатольевич, 1939 года рождения, русский, беспартийный, это ладно. Домашний адрес… Работает все там же — в НПО «Химбиофизика» в лаборатории корреляций отделения медицинской статистики.

— Спасибо. А где это НПО? Территориально?

— Да рядом здесь. На Преображенке. Около дурдома Ганнушкина. Минут пятнадцать на машине, меньше даже.

Турецкий подумал.

— Так. Мы с тобой, Сережа, в НПО. А ты, — Турецкий повернулся к водителю Мише. — А ты давай дуй к теще. Телевизор покупать.

— Да я… — заволновался Миша. — Телевизор подождет…

— Телевизор подождет, а теща — нет, — Турецкий смотрел в сторону ворот, как «рафик» с трупом Травина медленно выруливает со стройки, скользя по грязи. — Договорились ведь: проводишь Травина — свободен. Так?

— Да так-то так, да ведь…

— Ну, Травина ты проводил?

— Да проводил! — Миша раздосадованно махнул рукой.

— Вот и свободен! Все. Сделал дело, гуляй смело!

— Зачем вы так, Александр Борисович, — голос Миши звучал укоризненно.

— Ну-ну, не огорчайся, — Турецкий успокаивающе обнял Мишу за плечи. — Он так и так бы повесился, судя по всему, понимаешь? А мы должны думать в первую очередь о живых, ясно? Ну вот и все тогда.

Лаборатория корреляций отделения медицинской статистики НПО «Химбиофизика» находилась в подвале старого здания какого-то архитектурного комплекса екатерининских времен. Сразу было видно, что при проклятом царизме в этом доме располагалось совсем другое заведение — возможно, больница для бедняков, ночлежка или что-то в этом роде. Подвал за время диктатуры гегемона претерпел десятка два ремонтов, но все они были, скорее, косметическими, так как теперь вся эта косметика проглядывала слоями, в тех местах, где сырость точила стены, превращая внутреннюю электропроводку во внешнюю.

Свидетель трагической гибели Грамова, Вячеслав Анатольевич Ерохин, охотно согласился рассказать «в который раз уже!» обо всех обстоятельствах того ужасного происшествия, имевшего место «двадцать девятого июня сего года, ровно через неделю, как Гитлер напал». Запомнилось, видно, накрепко.

— Я тут вот стоял, — объяснял Вячеслав Анатольевич. — А Леша Грамов тут, у штуцера. Прокладка сгнила, как потом оказалось, напруга тут избыточная — единички не будет, но площадь, видишь, зато — два квадратика. Резьбу сняло, повело направляющий, скусило шпильку заподлицо: комиссия потом установила…

— А если без техники? Просто?

— Просто? Просто — брызнула отсюда струя — вот в палец толщиной.

— Струя чего?

— Да кислоты. Мы кислотой ее зовем. Она не кислота, конечно. Похуже. Беда не в том была, что кислота. А в том беда, что затеки она в соседний отсек, в наш, где стоял генератор Лешкин, там ведь и щелочь тоже, она хоть ни при чем, однако же в шкафу стояло литров сорок. Всю дрянь ведь складировали. Тут так бы ахнуло — все выгорело бы, напрочь все! Поэтому мы стали зажимать струю. Чтоб к нам ее, подлюгу, не пустить. Она ж как брызнула — и бьет. И по полу течет — прям к нам, собака. Ну, Грамов тут ее рукой. Зажал, откуда брызжет. Я вижу: все — руки, считай, лишился. Ноль секунд. Рука не держит — не удержишь. Он комбинезон давай срывать, заматывать… А бьет ведь, брызжет во все стороны. Тревога-то ревет — по всему корпусу, конечно, — ничего от нее не слышно. Куда бежать, чего хватать — вопрос для остального коллектива — он открытый…

— А вы?

— А я — вот тут. Ну, тоже, с дуру-то, рукой зажал. Как обожгло, как обожгло! И чувствую потом: все, отключился! Во — видишь руки?